Барбара Такман - Первый блицкриг. Август 1914

На рубеже веков Германия переходит к строительству огромного военного и гражданского флота. Пользуясь поддержкой со стороны государства, крупнейшие немецкие судоходные компании (ГАПАГ и «Норддойчланд Лайн») выходят на первое место в мире по суммарному тоннажу судов водоизмещением более 5000 тонн. Суда этих компаний последовательно завоевывают самый престижный в торговом судоходстве приз — Голубую ленту Атлантики. Речь идет, следовательно, о самой основе экономического и политического могущества Великобритании — о «владении морем».

Экономическое содержание структурного конфликта, приведшего к Первой Мировой войне, очевидно. Увы, именно в данном случае динамика экономических показателей выступает лишь отражением более глубоких социальных процессов. В конечном счете Великобритания заплатила за участие в войне цену, неизмеримо превышающую все реальные или надуманные потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на лондонское Сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания начала войну мировым кредитором. К концу ее она была должна Соединенным Штатам более 8 миллиардов фунтов стерлингов. (Для сравнения — совокупные затраты Великобритании в ходе «дредноутной гонки» 1907–1914 годов не превышали 50 миллионов фунтов.)

Разумеется, финансовые круги в Великобритании прекрасно оценили ситуацию и выступили в 1914 году против вступления страны в войну. (Равным образом, категорическими противниками войны были германские промышленники.) Иными словами, легенда о «заговоре банкиров против мира» не выдерживает критики. Вообще, обосновывать неограниченную войну торговыми, финансовыми или иными деловыми причинами — не слишком серьезно…

«Вещи, которые поважнее мира и пострашнее войны», редко обусловлены меркантильными причинами и обычно определяются психологией масс, то есть — в рамках воззрений К. Юнга — носят архетипический характер. Ожесточенность, с которой сражались народы, указывает на то, что речь шла не о деньгах, не о сравнительно ничтожных территориальных приобретениях, не о политическом престиже. Так защищают свой очаг, свой образ жизни, свою культуру.

Колоссальные успехи цивилизации в XIX столетии были прежде всего успехами Великобритании, «мастерской мира». Во всей английской литературе викторианской эпохи подчеркивается невозмутимая гордость англичанина своим отечеством.

Но «владеющий преимуществом обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества». И нелегко осознать эту обязанность — снова и снова рисковать кораблями, людьми, честью, судьбой народа — для того, чтобы только сохранить достоинство, гордость, цивилизационный приоритет.

Германия за вторую половину XIX века превратилась из конгломерата третьестепенных государств в сверхдержаву. Скорость ее экономического развития значительно превысила английские темпы. На рубеже веков немцы впервые почувствовали себя великой нацией с великим будущим.

Таким образом, в качестве основного вопроса войны выступает вопрос о цивилизационном приоритете — о праве на лидерство, по сути о владении миром. (Разумеется, здесь «владение» следует понимать, не как оккупацию, а, скорее, в духовном смысле. Некогда Сатана показал Христу «все царства земные» и сказал: «Поклонись мне, и ты будешь владеть ими». Разговаривая с Сыном Божьим, Князь Тьмы тоже не имел в виду «чечевичную похлебку» завоевания.)

Конфликт дополнительно усугублялся тем, что Британская и Германская империи принадлежали к разным цивилизациям.

Это утверждение выглядит достаточно неожиданным, однако его подтверждает весь ход войны. В конце концов, как было показано А. Тойнби, именно межцивилизационные конфликты отличаются максимальной ожесточенностью.

Когда речь идет о судьбе того уникального транслятора между информационным пространством и Реальностью, который мы называем своей цивилизацией, никакая цена не кажется чрезмерной.

Исследуя семиотическую культуру Третьего рейха, Бержье и Понель пришли к выводу о ее магическом характере. Под маской машинной, рационалистической, западной цивилизации таилась совершенно иная — чуждая нам — структура. Интуитивно ощущая это, многие авторы связывали германский фашизм со средневековьем. Однако это не более чем упрощение, попытка найти подходящее слово для обозначения объекта, у которого нет и не может быть имени. Таким же упрощением является и формула Бержье: нацизм есть магия плюс танковые дивизии.

Определение структуры магической цивилизации гитлеровской Германии выходит за рамки данной работы. Разумно, однако, поставить вопрос: неужели развитая чужая цивилизация могла быть создана за неполные полтора десятилетия нацистского господства? Не будет ли более естественным предположить, что ее формирование началось задолго до Гитлера? В конце концов, «Общество Туле» было создано еще при Кайзере…

Сложность в том, что немецкая цивилизация по очень многим параметрам близка к классической западной. (Поэтому всегда есть соблазн объяснить отклонения как ошибки или преступления.) Можно даже сказать, что в статике эти цивилизации совпадают. Различие — в динамике. Германская цивилизация изначально содержала значительно большую долю Хаоса [84], нежели европейская. Потому она быстрее развивалась. Потому она была менее устойчивой, с явно прослеживающимися тенденциями к социальному суициду.

Представить немцев, олицетворение порядка, параграфа, закона, как обитателей Хаоса, трудно. Однако поставим вопрос: почему это именно немцы, и именно на границе веков, то есть на вершине своего развития, стали карикатурным воплощением дисциплины?

— Будет ли в Германии революция?

— Нет, потому что революции в Германии запрещены распоряжением Кайзера.

— Разве вы умеете водить самолет?

— Согласно пункту первому параграфа третьего раздела седьмого Инструкции немецкий офицер обязан уметь все.

Видимо, именно такие (смешные с точки зрения внешнего наблюдателя) попытки «упорядочить Хаос» поддерживали связь государства и нации с упорядоченной Реальностью.

Заметим здесь, что умный и наблюдательный Блок называет германский гений «сумрачным», то есть неясным, неопределимым, и противопоставляет его «острому галльскому смыслу».

Итак, две цивилизации, одна из которых стала великой, а другая хотела ею стать, столкнулись в схватке не на жизнь, а на смерть. Схватке, ставкой в которой была будущая картина мира [85].

Из-за отсутствия необходимого понятийного аппарата (формализмов теории информации, кибернетики, теории систем Л. фон Берталанфи, теории квазиобъектов, описывающих структуры массового бессознательного) подобный анализ в принципе не мог быть проведен в начале столетия. Это означало, что люди того времени были обречены на непонимание ситуации. В сущности, даже самые информированные из них видели лишь надводную часть айсберга. Исследуя события Великой войны, мы все время должны иметь это в виду.