Мишель Ламарш Маррезе - Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)

Многие дворянки, подобно Румянцевой, смотрели на управление хозяйством как на тяжкое бремя и были бы только рады переложить на мужчин своей семьи ответственность и за сбор оброка, и за решения, на что лучше потратить хозяйственные деньги. Бывало, что помещицы, да и помещики, вместо того, чтобы самим иметь дело с жадными управляющими и непокорными крестьянами, давали кому-нибудь из родственников доверенность, позволявшую распоряжаться их имуществом и даже его продавать. Замужние женщины часто передавали контроль над своими имениями мужьям, как поступила княгиня Гагарина в 1819 г., унаследовав три тысячи душ от отца, графа Орлова {449} . Анна Лелонг хвалила тетку, доверившую поместье умелым рукам брата {450} . Однако женщинам нередко случалось обнаруживать, что они напрасно доверились родственникам. Княгиня Урусова, когда ее муж ушел воевать в Крымскую войну, впервые сама занялась делами имения и пришла в ужас от того, как хозяйствовал ее супруг {451} . В таких случаях разочарованная жена могла отозвать доверенность, данную мужу: Федосья Оголевцева, пройдя все положенные законом этапы, в 1854 г. поместила в «Московских ведомостях» объявление, гласившее, что муж больше не имеет права заключать сделки от ее имени {452} . Но хотя женщины имели законное право вернуть себе контроль над имуществом, мужчины не отдавали его без борьбы. С.Т. Аксаков в «Семейной хронике» привел историю кузины своего деда, молодой женщины, которая безрассудно вышла замуж и передала свои обширные земли мужу. Тот «наделал чудеса по устройству имения жены своей», однако вскоре выяснилось, что он жестокий хозяин, обижает крестьян и восстановил против себя соседей-помещиков. Лишь при помощи двоюродного брата молодая женщина сумела спастись от мужа и вернуть себе власть над имением {453} .

Но если некоторые дворянки отказывались от права управлять своими делами, то другие, наоборот, охотно брали руководство в собственные руки. Алексей Томилов дал жене доверенность на имение, уходя на войну в 1812 г., с правом продать любую часть его земли, если она сочтет нужным {454} . Антонина Блудова доверила свои земли в Волынской и Смоленской губерниях другим женщинам {455} . При этом даже те жены, которые давали доверенности мужьям, никоим образом не отказывались полностью от всякой ответственности и заботы о своих владениях. Так, Дмитрий Бутурлин управлял обширными поместьями своей жены Елизаветы, но она еженедельно получала подробные доклады от управляющего, Михаила Филепенко. Он во всех деталях знакомил Бутурлину с тем, как в имении обстоят дела с урожаем, советовался с ней по поводу найма врача, который постоянно заботился бы о здоровье ее крестьян {456} .

В англо-американском мире замужние женщины были неправоспособны как владелицы земель, а многими другими видами имущества они владели на временной основе, что отбивало у них всякий интерес к делам имений. В Англии «из-за особенностей женского владения имуществом они избегали экономической деятельности. Вдова священника, жившая на ренту с фермы в Эссексе, которую уговаривали произвести там ремонт зданий, ответила, что поскольку она пользуется лишь пожизненным доходом, то нельзя требовать, чтобы она несла подобные траты» {457} . Тендерные традиции допускали для женщин американского Юга до Гражданской войны только хозяйственные занятия в барском доме, и ни одной южной леди нельзя было увидеть надзирающей за рабами во время полевых работ [163]. Жена плантатора могла присматривать за садом или за птичником, но, по словам одного современника, «леди не занимаются извлечением выгоды из земледелия в сельской местности» {458} .

Русские дамы, напротив, пользовались полными правами собственности у себя в имениях, что и поощряло их с живым интересом относиться к сельскохозяйственному производству на их землях. Одна дворянка, А. Бутковская, описывала, как после возвращения мужа с военной службы они решили пустить ее приданое на покупку имения. «Я с удовольствием мечтала о занятиях агрономией, которая, впрочем, была в то время далеко не то, что теперь», — писала она, объясняя, как отмена крепостного права заставила дворянство реорганизовать свои имения. «В то время все было основано на количестве рабочих рук, на величине запашки, и “Экономический магазин”, которого у меня теперь сохраняется в библиотеке до сорока томов, был кодексом, которым руководствовались хозяева, желавшие улучшения поместья… Я подписывалась и на “Земледельческую газету”». Бутковская вспоминала, как в 1824 г. приехала к себе в деревню молодой помещицей, полной различных планов строительства в усадьбе и усовершенствований в земледелии. Обнаружив, что у нее слишком мало крестьян, чтобы хорошо возделывать землю, она купила на вывод целую деревню — тридцать душ в Пензенской губернии и переселила их в свое новгородское имение. Она признавалась: «Теперь это распоряжение казалось бы варварством, но тогда и мысль не приходила жалеть людей, обязанных покинуть свою родину и избы». К тому же эти люди привыкли крестьянствовать в благодатном Черноземье и едва сводили концы с концами на скудных северных землях. Интерес Бутковской к хозяйственным делам в поместье разделяли другие помещицы, с которыми она встречалась. Ее ближайшей соседкой была пожилая дворянка, развлекавшая Бутковскую и ее мужа рассказами о жизни во времена Екатерины Великой и научившая их «мудрости местного сельского хозяйства» {459} .

Если увлеченность Бутковской делами имения отчасти объяснялась ее скромными средствами, то и гораздо более состоятельные помещицы заботились о продуктивности земледелия. Княгиня Варвара Голицына покинула свое любимое саратовское поместье после того, как унаследовала от дядюшки, князя Потемкина, имение на Украине. Это имение, принадлежавшее некогда польским помещикам, сдавалось в аренду разным держателям и годами приносило очень низкие доходы. Голицына считала, что ее личное присутствие необходимо, если она хочет повысить продуктивность своего нового поместья, и переселилась туда, пожертвовав счастьем ради финансовой выгоды {460} .

Сами по себе эпизодические свидетельства мемуаров явно нельзя считать доказательством того, что русские дворянки регулярно брали на себя роль управляющих имениями, или того, что их к этому активно поощряли. Историк напрасно будет искать опубликованных руководств по управлению хозяйством, предназначенных для женщин, за примечательным исключением одного очерка феминистки Марии Вернадской, в котором помещен следующий совет: «Если девушка может надеяться иметь со временем в своих руках землю, отчего ей не заняться основательным изучением агрономии?» {461} , [164]Однако свидетельства современников показывают, что границы допустимого поведения для благородных дам в сфере управления поместьями были весьма гибкими. Софья Скалой, описывая жизнь своей матери в конце XVIII в., поставила в один неразрывный ряд домашнее хозяйство и управление имением: «Мать не только… занималась нашим воспитанием, но и управляла всем домашним хозяйством, а впоследствии и всей деревней» {462} . Анастасия Мусина-Пушкина включала управление поместьем в число обязанностей, которые, как она считала, выпали на долю ее дочери, когда та вышла замуж и зажила своим домом. В своих частых письмах Мусина-Пушкина выговаривала дочери за то, что она не учит французский язык и равнодушна к делам имения. В ее письмах звучит убежденность в том, что обязанности помещицы не сводятся лишь к присмотру за дворовыми людьми. «Друг мой, между гостями занимайся хозяйством, — писала она в 1825 г. — Ездила ли в поле, видела ли ты свой хлеб?» {463} Увещевания Мусиной-Пушкиной доказывают, что управление поместьями вовсе не считалось неженским делом, а, напротив, было естественным продолжением домоводства.