Мишель Ламарш Маррезе - Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)

Рассказы мемуаристов подкрепляют отрывочные свидетельства прошений и наводят на мысль о том, что помещицы, судя по всему, пользовались влиянием в губернском обществе. Племянница Ольги Михайловны Салтыковой вспоминала, что ее тетушка «держала в повиновении и мужа, и детей, и даже весь наш уезд. К ней прибегали за советом и помощью в делах общественных и семейных» {548} . Ф.Ф. Вигель повествует о том, как страдала княгиня Варвара Голицына от нерасположения к ней московского и петербургского общества. Зато у себя в саратовском имении она командовала всеми соседними помещиками, а те перед ней заискивали {549} .

Очевидно, что женщины осуществляли свое влияние в основном неформальными путями. Как землевладелицы они имели равное с мужчинами право голоса на уездных выборах, хотя, в противоположность мужчинам, не могли лично присутствовать на дворянских собраниях и посылали вместо себя представителей {550} . Этот принцип был установлен во время выборов в Уложенную комиссию в 1767 г. и оставался в силе до конца императорского периода [172]. И все же, учитывая, что до 1861 г. местное управление было недостаточно эффективным, можно предположить, что если дам и не допускали в дворянские собрания, то это все равно не мешало им оказывать давление на местные власти. В России владение землей не являлось источником политических прав, в отличие от Западной Европы {551} , но тем не менее богатство и обладание имуществом служили решающими факторами в борьбе за авторитет в провинциальном обществе. Положение помещиц позволяло дворянкам, как и помещикам-мужчинам, влиять на соседей и на местные власти.

При взгляде на архивные и мемуарные источники больше всего удивляет многообразие ролей, доступных женщинам, владевшим землей. Надо сказать, что ни Арина Власьевна, ни Анна Одинцова из «Отцов и детей» не были типичными помещицами для императорской России. Девушек специально не приучали с юных лет распоряжаться по хозяйству в имениях, но в повседневной жизни они видели, какую важную роль берут на себя женщины*, управляющие семейным имуществом. В мемуарах XIX в. и мысли нет о том, что дворянки, которые хозяйничают в имениях и заботятся о своих финансовых интересах, нарушают нормы женского поведения, как и о том, что мужчин в их семьях унижает открытое проявление женских деловых качеств. И помещиков, и помещиц одинаково хвалят за заботу о благосостоянии семьи, за сохранение вотчинных земель, за солидное наследство, переданное детям. И соответственно тех женщин, которые совсем не занимались своими имениями или плохо ими управляли, не извиняла принадлежность к слабому полу.

Однако остается вопрос, менялись ли со временем цели, определявшие женское поведение, а если нет, то почему. Изучая жизнь женщин, европейские историки в основном уделяли внимание парадигме обособленных сфер мужского и женского влияния, а также пересмотру принятой парадигмы. Ученые подвергли разгромной критике понятие о публичном и приватном как инструменте анализа и, щедро ссылаясь на документы, доказали, что поведение европейских женщин не отвечало концепции «возврата к домашнему очагу» [173]. Но несовершенство, во многих отношениях, теории обособленных сфер в качестве инструмента понимания женского опыта не помешало ей в свое время вызвать появление целого слоя дидактической литературы, которую жадно поглощали образованные россияне {552} . Идеология обособленных сфер, попросту говоря, гласила, что участие женщины в жизни общества должно быть ограниченным, а отведенная ей сфера влияния — это дом. Просветители и авторы пособий, содержащих советы по домоводству, превратили домашнюю сферу в объект почитания и в центре ее решительно поставили женщину. Ассоциация между женщинами и домашним бытом едва ли была новшеством для Европы конца XVIII в., но эта теория тендерного соотношения возвела труд материнства и его важность на новую высоту {553} , перечеркнув все иные источники женской идентичности.

Влияние идеологии обособленных сфер на тендерные традиции в России проявлялось, в частности, в обостренном внимании к тому, чтобы авторитет женщин не выходил за определенные рамки. Один ученый указывает на изменение такого рода на самом верху социальной пирамиды — в общественной роли русской императрицы. Исключив посредством нового закона о престолонаследии 1797 г. возможность очередного женского царствования в России, Павел I установил новый регламент жизни для своей супруги, при котором «ее главной сферой должен был стать дом, а не двор и не государство» {554} . Более того, если в XVIII в. на престол одна за другой вступали женщины, и это не представляло «особой проблемы» для русских людей {555} , то в XIX в. они уже были склонны оценивать своих властителей в чисто тендерных терминах. Оглядываясь на царствование Екатерины II, фрейлина А.Ф. Тютчева отметила: «Екатерина II была не столько умной женщиной, сколько гениальным мужчиной; она была призвана к тому, чтобы влиять на людей, направлять их, управлять ими». Тютчева далее признается: «Императрица [Александра Федоровна], которая считается такой доброй, цесаревна, великие княгини вызывают во мне в тысячу раз более робости, чем император и великие князья. По отношению к женщинам я чувствую разницу положения, по отношению к мужчинам — только разницу пола» {556} .

В рамках маленькой семейной вселенной перемены шли медленнее. С конца XVIII в. русские писатели и просветители вслед за своими европейскими собратьями внушали дворянкам, что следует меньше времени тратить на увеселения при дворе и в обществе и больше посвящать себя заботе о детях. Статья, появившаяся в журнале «Патриот» в 1804 г., гласила: «Нет и не будет надежды к счастию нравов, пока женщины не возвратятся к домашней жизни» {557} . Однако, если верить мемуарной литературе, призывы к знатным дамам сосредоточиться на материнстве пропадали втуне. Действительно, и мужчины, и женщины, писавшие воспоминания после отмены крепостного права, говорят о равнодушии дворянок к воспитанию детей как о типичном явлении прежних времен. Многие из этих авторов сообщают, что управление делами поместья занимало их матерей с утра до вечера {558} . «Мы долго не знали, кто наша настоящая мать, — писала Надежда Соханская. — Маменька — в безпрестанных разъездах по делам, а тетеньки, кажется, спорили одна перед другою, кому лучше заменить ее» {559} . Бабушка А. Купреяновой не принимала никакого участия в воспитании своих детей, семеро из которых умерли. Купреянова писала, что, когда дети умирали, бабушка сохраняла невозмутимость и «спокойно возвращалась к своему долгу. А долг ее был — угождать мужу и поддерживать достоинство дворянской семьи» {560} . Екатерина Хвостова рассказывала, что мать очень любила ее, а между тем она на два года покинула трехмесячную дочку, чтобы следовать за мужем, пока тот служил в армии {561} . [174]