Сергей Глезеров - Удельная. Очерки истории

Одной из блокадных реликвий Удельной с полным правом можно считать здание бывшей школы на углу проспекта Энгельса (дом № 71) и Рашетовой улицы, построенное в конце 1930-х годов. Во время блокады, с октября 1941 года, здесь находился эвакогоспиталь, через который прошли тысячи раненых защитников Ленинграда.

«Старшие классы отправили на рытье окопов еще в конце июля, – вспоминал Борис Гусев, живший неподалеку, на Рашетовой улице. – 1 сентября занятия не начались, а нас, семиклассников, вместе с учительницей назначали дежурить по школе – ночью.

Пустые, темные классы. Кто здесь будет прятаться и – зачем? Обойдя этажи, поднимаемся на крышу. Здесь не страшно, у карнизов решетки. В темнеющем небе видны змейковые аэростаты – слабая преграда немецкой авиации. Кругом ни полоски света, город затемнен. Вдали смутные очертания городских зданий... Высоко над городом мелькали огни от разрывов зенитных снарядов...

До нас доносятся хлопки разрывов, потом глухие сильные взрывы: бомбежка идет где-то в центре города, а мы на северной окраине его. В наш зеленый район самолеты не пошли. Наиболее интересными объектами, близкими к нам, были заводы „Светлана” и имени Энгельса – всего в трех остановках трамвая. Позже немцы добрались и до них. Мы спокойно отдежурили, около двух пополуночи мирно улеглись на диване в канцелярии, проспали до утра, а когда рассвело, отправились по домам»...

Здание бывшей школы № 99 на углу проспекта Энгельса и улицы Рашетова. Фото автора, апрель 2006 г.

До войны школа носила № 31, после войны – № 118 (до 1954 года она была женской), на рубеже 1950—1960-х годов получила № 99. Хорошо помню: когда я учился в этой школе (было это в первой половине 1980-х гг.), у нас не раз проводились познавательные викторины, ответы на которые готовили старшеклассники. И среди вопросов, задаваемых нами, самыми младшими учениками, нередко фигурировал и такой: «Что было в нашей школе во время войны?». Ответ, как правило, был очень простым: «Госпиталь». Больше никаких подробностей известно не было. Может быть, потому что среди раненых бойцов не оказалось знаменитых героев или потому что среди врачей не было светил медицинской науки? Или потому что в те годы еще действовал некий запрет на разглашение сведений о военных объектах...

Удивительно, но в те годы, когда государство тратило огромные силы на военно-патриотическое воспитание молодого поколения, военная летопись нашей школы не стала объектом внимания. В школе не было не то что музея, но даже и музейного уголка, посвященного располагавшемуся здесь госпиталю. А ведь тогда, в середине 80-х годов теперь уже прошлого века, еще можно было найти немало людей, чьи жизни были связаны с военным госпиталем. Но, увы, тогда, когда гремели торжества и победно звучали слова «Никто не забыт и ничто не забыто», мало кому были интересны будни простого госпиталя...

С тех пор прошло почти четверть века, и сегодня историческую память приходится собирать буквально по крупицам. Уникальные воспоминания, посвященные эвакогоспиталю в школе на углу проспекта Энгельса и улицы Рашетова (сначала он носил № 64, затем № 258), принадлежат медсестре Софье Александровне Юревич (до замужества – Яковлевой). Новгородская девушка, волею случая (или судьбы) оказавшаяся в октябре 1941-го в Удельной, так и осталась здесь на долгие годы.

Ее судьба – удивительная, непостижимая и одновременно очень трагичная, как у многих людей того времени. Двадцатилетняя девчонка, оказавшаяся в самом водовороте войны, лишенная беззаботной, счастливой молодости. Война, подорванное здоровье, смерть мужа, тяжелая послевоенная жизнь с постоянными бытовыми и жилищными неурядицами.

Незадолго до войны, когда после окончания в родном Новгороде акушерской школы Соня работала на «Скорой помощи», роженица-цыганка нагадала ей судьбу. Оказалось, как в воду глядела. «Ой, тяжелая у тебя будет жизнь, – молвила гадалка. – Пойдешь ты по морю крови и огня». Тогда Соня восприняла эти слова как дурную нелепицу, вздор, и не придала ему значения. А ведь так и случилось, причем очень скоро...

«В первый же день войны, 22 июня 1941 года, – вспоминала Софья Юревич, – меня разбудили ночью: „Срочно собирайтесь в военкомат. Вас ждет машина”. Так как я медик, военнообязанная, и решив, что это, наверное, какие-то учебные сборы, собрав самое необходимое в маленький чемоданчик, как была, в летнем сарафанчике и босоножках, поехала, даже не попрощавшись с мамой. Так я, двадцатилетняя девчонка, оказалась на Северо-Западном фронте, в одном из артиллерийских полков... Назначили меня командиром санитарного взвода (на фельдшерскую должность). Под моим началом – шесть санитаров-мужчин. И началась военная служба!..

Дороги войны вывели нас на Колпинское шоссе. Бой в районе Колпино был для меня последним. Взрывной волной подняло высоко в воздух и... Очнулась я уже в госпитале в Токсово. Видимо, спасла меня маленькая иконка Смоленской Божией Матери, которой меня благословила женщина-беженка. Так я всю войну и прошла с ней в кармане...

Выписали меня из госпиталя в октябре 1941 года недолеченную и глухую. Направили в санитарное управление Ленинградского фронта. И вот я иду по незнакомым улицам Ленинграда, в смешно сидящей на мне большой гимнастерке, на коротко и безобразно остриженной (после ранения) голове смешно сидит пилотка, а за плечами скатанная по походному шинель и солдатский вещевой мешок. По глухоте меня решили демобилизовать. Я в слезы: „Взяли меня в армию здоровой. Куда же я, больная, пойду в чужом городе, блокадном?" И решительно отказалась. Посовещавшись, меня направили в открывавшийся эвакогоспиталь № 64 на проспекте Энгельса, 71.

Вот и нужный адрес, бывшая школа. Кругом парты, разбросаны тетради, учебники. Много пыли и песка, осыпавшаяся штукатурка. Поднялась на второй этаж, вошла в класс, села за парту. Вспомнилась своя, такая недавняя школа. Очнулась от прикосновения чьей-то руки. Оборачиваюсь. Человек в военной форме, начальник госпиталя, что-то спрашивает. Я волнуюсь, пишу ему ответ на бумаге, показываю предписание. Но глухие ему не нужны. Я кричу изо всех сил, что отсюда никуда не уйду. Начальник уходит. Подбираю школьную тетрадь и пишу, что мне необходимо для операционной.

Вернулся начальник госпиталя, а с ним высокий худощавый старик в форме, которая сидела на нем как влитая, в ярко начищенных хромовых сапогах. Лицо хмурое, худое. Маленькие глазки стального цвета строго смотрели на меня из-под седых бровей. Мельком взглянул на мои записи, что-то сказал начальнику и пишет мне: „Военврач 2-го ранга Бирюков Михаил Степанович – хирург. Будете работать со мной“. Как мне потом объяснили, он начальнику сказал: «Дело свое она знает, а разговаривать на работе я не люблю». Так я и осталась в этом госпитале в должности операционной сестры до июля 1944 года».