Сергей Дроков - Адмирал Колчак и суд истории

22 января 1920 г. в Иркутске был подписан акт о мирной передаче власти Политцентром (действовавшим во исполнение постановления Временного Совета Сибирского народного управления, принятого днем раньше) Военно-революционному комитету (ВРК) РКП(б).

Центр констатировал, что передал «всю полноту принадлежащей ему государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции» под гарантии: «а) беспрепятственного пропуска чехословацких войск на восток с оружием в руках, при условии полного их невмешательства в русские дела и передачи народно-революционному комитету золотого запаса, находящегося ныне под охраной чехо-войск; б) полной личной неприкосновенности демократии, боровшейся против власти Колчака» [280].

Приказом № 1 Иркутского ВРК (12-м параграфом) назначение на пост председателя следственной комиссии с правами комиссара юстиции получил С.Г. Чудновский [281].

По неоднократно публикуемым воспоминаниям Чудновского, председателя ВРК А.А. Ширямова, коменданта города И.Н. Бурсака и других участников событий [282], у лишенных первоисточников исследователей сложилось впечатление, что в задачи ЧСК входил только допрос Верховного правителя.

Между тем «Временным положением о Чрезвычайной следственной комиссии при Иркутском Военно-революционном комитете» выделялись две неразрывные задачи по расследованиям: «1) По делам б[ывших] Верховного правителя, Совета министров и ответственных представителей центральных ведомств, павшей 4–5 января с. г. власти, 2) По политическим делам особой важности как об агентах той же власти, так и о других лицах, возбуждаемым самостоятельно Чрезвычайной следственной комиссией…» [283]

Как видно, в первом пункте сохранилась даже формулировка преамбулы «опросника», разработанного 10 января эсеро-меньшевистской ЧСК, но не только одна она… Последующие пункты «Временного положения» не изменили и ее персональный состав. По окончании расследования дела должны были быть переданы с заключением на решение Ревкома [284].

Из документа следует, что «большевистская» следственная комиссия Иркутского Ревкома не выделяла в особое судопроизводство следственное дело А.В. Колчака, а рассматривала его неотъемлемой частью своих двух основных задач. И хотя «Временное положение» не датировано, можно предположить, что его принятие состоялось после приказа ВРК от 27 января № 6, когда спустя всего лишь пять суток «на территории, освобожденной от власти реакции», вдруг объявилось военное положение [285], т. к. оговаривались судебные функции комиссии, действовавшей в период «контрреволюционного вооруженного восстания» [286].

«Советский» период предварительного следствия любопытен с двух сторон. Первая – новый председатель ЧСК Чудновский практически не участвовал в ее работах. Его подпись можно видеть на документах, написанных и составленных К.А. Поповым, и в приказах об арестах и расстрелах. Впрочем, нельзя не отметить интерес председателя к изъятым у разных лиц денежным суммам и «мешку с золотыми и бриллиантовыми вещами» [287]. На допросах Колчака Самуил Гданьевич появился всего дважды – 23 января и 6 февраля. Однако повторное «посещение» весьма спорное: в книге «Допрос Колчака» указывается, что он пришел на последнее заседание, задал единственный вопрос и что-то напомнил адмиралу, но в выявленных подлинных протоколах допроса [288]подпись Чудновского за 6 февраля отсутствует [289]. Зная скрупулезность Попова при заполнении следственных документов, можно предположить: председателю было не до Колчака с его показаниями для истории или намеченного на 27 января показательного суда.

Вторая сторона – все расследование осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами ЧСК, что и при Политцентре: меньшевиком-интернационалистом Поповым, социал-демократом меньшевиком-интернационалистом Денике и эсерами Лукьянчиковым и Алексеевским. Не претендуя на «первооткрытие» данного факта, отмеченного самим Поповым в предисловии к книге «Допрос Колчака» [290], докажем, что подбор документальных вещественных доказательств (с их внутренней смысловой структурой) представлялся каким угодно, но только не большевистским мировоззрением. Это, в конечном счете, и явилось главным «камнем преткновения» для несостоятельной попытки диктатуры сибирского «пролетариата» подменить собою причины, приведшие к свержению «правобольшевистской атамановщины». Потому что не каждый мог согласиться с принципом, высказанным директором Института советского права и председателем Совнаркома А.Г. Гойхбаргом [291], – «чем сильнее разнузданные силы, тем лучше для ускорения всеобщего возмущения сложившимся политическим строем» [292].

В связи с данными обстоятельствами уместно поставить под сомнение заключение представителей Военной прокуратуры Отдела реабилитации Забайкальского военного округа в 1999 г. о невозможности реабилитации А.В. Колчака; чиновники при этом ссылались на «революционную интуицию» Чрезвычайной следственной комиссии. Чья именно здесь подразумевается «интуиция»?

В день заключения акта о мирном переходе власти К.А. Попов (все еще председатель) обратился в Правительствующий сенат с просьбой прислать в комиссию все указы, приказы и документы по делу А.В. Колчака [293]. Это обращение может быть объяснено стремлением Константина Андреевича сохранить документы от нежелательной (в лучшем случае) потери при предусмотренной третьим пунктом акта передаче дел, а также для изучения конечного результата работы юридического совещания при Политцентре. Видимо, некая заминка в передаче дел из сената все-таки произошла, поэтому 29-го Алексеевский получил мандат делегата ВРК для «разборки и выема документов, относящихся к делу быв[шего] Верховного правителя России» [294].

30 января было принято исключительной важности постановление, где за подписями Попова, Денике и Герштейна подследственным «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» впервые предъявлялись конкретные обвинения «на основании ряда данных, как то свидетельских показаний, документов, имеющихся в распоряжении следственной комиссии, и официальных актов, опубликованных […] павшей властью»:

«1) а. – в захвате власти вопреки воле народа и в ведении гражданской войны в целях восстановления дореволюционного режима, б. – в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима, с доведением наихудших проявлений его до небывалых пределов, в частности, – 1) в упразднении всех политических и социальных завоеваний революции, в особенности по отношению к рабочему классу и беднейшему крестьянству; 2) в расхищении прямыми и косвенными путями народного достояния; 3) в создании целой системы организованных грабежей, вооруженных разбоев и всякого рода насилия над населением, разгромов и выжигания целых сел и деревень; 4) в организации одиночных и групповых убийств политических противников и массового истребления населения» [295].