Валентин Янин - Я послал тебе бересту

А как обстоит дело с их весом? Кладем длинный слиток на одну чашку весов, а короткий на другую. Сейчас чашка с коротким слитком должна прыгнуть вверх — ведь он легче на 26 граммов. Но что это? Обе чашки замерли на одном уровне, а стрелка весов показывает их равновесие. Оба слитка имеют один и тот же вес! Какой же был смысл изменять их форму? И почему изменение формы породило новую терминологию? Ведь новый термин должен отражать новое явление.

Десятки лет эти вопросы занимали исследователей, не находя решения. До тех пор, пока и те и другие слитки не были тщательно исследованы в Государственном Эрмитаже Мариной Петровной Сотниковой. Она обратила внимание на то, что горбатые слитки имеют шов, свидетельствующий об изготовлении их в два приема. Сначала в литейную форму выливалась порция расплавленного серебра, а потом к ней добавлялась еще одна порция. Были сделаны химические пробы обеих частей слитков. И тогда выяснилось, что основная часть отливки выполнена из серебра пониженного качества, а доливка — из высокопробного металла. Если посчитать, сколько же в таком слитке высокопробного серебра, то окажется — около 170 граммов.

Итак, слитки имели один и тот же вес и в XIII, и в XIV веке, но гривны серебра содержали высококачественного металла действительно 196 граммов, а рубли — лишь 170 граммов.

Только теперь стало ясно, почему в новгородском рубле XV века такое неудобное количество денег — 216. Когда в 1420 году новгородцы приступили к чеканке собственной монеты, они, будучи озабочены необходимостью удобных расчетов с главным своим торговым партнером Москвой, приняли для своих монет московскую норму — 0,79 граммов. А таких монет в новгородском рубле уложилось 216. Неудобное соотношение рубля и денги, следовательно, было порождено сочетанием в новой системе элементов разнородного происхождения.

Но ведь в новгородской системе кроме рубля и денги были и другие единицы, которые, в отличие от денги, существовали и задолго до 1420 года. К их числу принадлежат гривна и бела. В гривне было 7 бел или 14 денег. С рублем же гривна находилась в очень неудобном соотношении: рубль равнялся 15 гривнам и 6 денгам. Значит, в 1420 году, с принятием в Новгороде денги, изменилась и величина старинных новгородских единиц гривны и белы. Они подстроились к денге, вступив в сложные отношения с древним рублем. Но почему гривну приравняли 14 денгам? И в XII веке в Новгороде, и в XV веке в Москве система счета денег, а вместе с ней и денежные системы опирались на кратность единиц десяти. Здесь же мы видим другой принцип — кратность семи. Можно предположить, что в Новгороде до 1420 года уже существовала денежная система, основанная на таком принципе.

Это предположение легко проверить. В 1399 году в торговых книгах Тевтонского ордена сделана запись для сведения немецким купцам о том, как выглядит новгородская денежная система: «Также в Великом Новгороде 13 маркштейнов составляют 1 штюкке, и 28 мартхоупте составляют 1 маркштейн». Здесь названия новгородских денежных единиц переведены на немецкий язык и легко расшифровываются. «Штюкке» — рубль, горбатый слиток, «маркштейн» или правильнее «марк шин» — гривна кун, «мартхоупте» — кунья головка, куна. Мы видим, что и в самом деле до реформы 1420 года в новгородском рубле укладывалось целое число гривен — 13, а гривна построена на семиричной основе. Переход от десятиричного счета к семиричному можно признавать не менее коренным преобразованием новгородской денежной системы, чем смену гривны серебра рублем. Когда же это коренное преобразование произошло?

Вернемся к берестяным грамотам. Среди берестяных документов XIII века найдено несколько, представляющих для нас совершенно исключительный интерес. В 1961 году в слое одиннадцатого яруса (1299–1313 годы) экспедиция обнаружила берестяной обрывок — грамоту № 392, в которой упоминалась «гривна из ногат». Примерно в то же время в грамотах появляется еще один новый термин. В документах № 218 и 349, найденных в тринадцатом ярусе, который датируется 1268–1281 годами, и в грамоте № 355, найденной М. X. Алешковским при раскопках около церкви Параскевы-Пятницы и датированной XIII веком, упомянут никогда раньше не встречавшийся ни в летописях, ни в актах денежный термин «семница», заменяющий ногату. Если под семницей понимать одну седьмую часть гривны, то значит гривна уже во второй половине XIII века состояла из 7 ногат, которые стали называться семницами, а затем белами.

Берестяные грамоты позволили иначе посмотреть и на некоторые сообщения известных раньше письменных источников. В хронике Генриха Латышского под 1209 годом названы «гривны ногатами». А самое раннее их упоминание снова можно извлечь из берестяного документа — грамоты № 227, найденной в слоях 1197–1224 годов: «А се пакы шьдошы воземи десять гривьно ногатами…».

Если к семиричному счету перешли в начале XIII века, почему же затем еще целое столетие гривну продолжают называть не просто «гривной», а «гривной из ногат»? Казалось бы, так ее должны именовать только на первых порах, пока не исчезла привычка считать и на ту прежнюю гривну. Ответ дает грамота № 218, в которой упомянута «семница». Эта грамота, относящаяся к 1268–1281 годам, оказалась только одним из обрывков большого документа с записью должников. Кроме нее от этого документа сохранились еще три не складывающихся между собой куска, получившие номера 215, 216 и 217. Вот текст одного из этих кусков: «…лная же по 10 резано намо. У Марка у половинка 3 гривне по 10 резано и полоте дару и поцте. У… ава 2 гривне, у поповица по 10 резано».

Мы видим, что между 1268 и 1281 годами одновременно употреблялись какие-то гривны, состоящие из 10 единиц, и гривны, состоящие из 7 единиц. Если последние утвердились в Новгороде и употреблялись затем в нем в XIV веке, когда ногата стала называться белой, то первые в XIV веке возможно обнаружить уже не в Новгороде, а в Москве.

Таким образом, уже сейчас берестяные грамоты дают возможность понять некоторые детали сложного процесса развития денежных систем. Не все в этом процессе ясно до конца, но ведь и грамот такого рода пока мало. И нет сомнения, что будущие находки откроют нам новые детали, о которых сегодня мы даже не подозреваем.

Разумеется, деньги, о которых, только что рассказано, требовались не для приобретения одного лишь зендянца, соли, лососей и лампадного масла. Главная цель их накопления новгородскими землевладельцами заключалась в максимальном расширении своих владений, в приобретении новых и новых земельных участков. Этот процесс отразился и на бересте. О таких покупках говорится, например, в грамоте № 178, документе конца XIV века:

«Поклон от Синофонта ко брату моему Офоносу. Буди тоби сведомо, купил есом перво Максима Ещерски уезд и Замолмовсови и свое сироти в Симовли, а на Хвойни. А Максиме, Иване Широки ту же быле».