Вальтер Скотт - Рассказы трактирщика

Большинство персонажей этой категории дано резкими штрихами, но их подлинность, к тому же подкрепленную историческими документами, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать, разве только упорные фанатики, для кого религиозный или политический символ веры служит единственным мерилом при оценке хороших или дурных свойств деятелей прошлого. Для таких людей доскональное знание истории - только средство извращения истины. Их любимцы должны быть нарисованы без теней (говорят, что такие же требования к своим изображениям предъявляла королева Елизавета), а объекты их политической антипатии надо писать одной черной краской и приделывать им рога, копыта и когти; только при этом условии признают они сходство портретов с оригиналами. Но если мы станем обожествлять память усопших, бывших при жизни достойными и благочестивыми людьми нашего вероисповедания, как будто они не были слабыми смертными, - значит, не стоило нам отрекаться от язычества, которое провозглашало умерших героев богами; а если мы будем безоговорочно предавать анафеме наших идейных противников и все их побуждения, то, выходит, мы мало что выиграли, отколовшись от римской церкви, по учению которой ересь включает любые возможные прегрешения.

Самым интересным с исторической точки зрения является портрет Джона Грэма Клеверхауза, впоследствии виконта Данди; трудно отрицать разительное сходство этого портрета с оригиналом, хотя те, кто помнит только о жестокости Клеверхауза к пресвитерианам, вероятно считают, что храбрость, таланты, жизнерадостность и верность несчастному государю плохо вяжутся с этими дурными проявлениями его натуры. Изучающие его жизнь не ошибутся, если сделают вывод, что движущей силой многих худших его деяний было ложное представление о долге безусловного повиновения офицера своим начальникам в сочетании с самым беззастенчивым честолюбием. Однако он не всегда был таким безжалостным, каким изображен в "Рассказах". В некоторых случаях он вступался за жизнь людей, которых ему приказано было казнить; особенно горячо он ходатайствовал перед сэром Джеймсом Джонстоном из Уэстерхола о помиловании некоего Хислопа, который был застрелен на Эскдейлской вересковой пустоши. Из его переписки с лордом Литгоу видно также, что он заботился о своих пленниках, поскольку он оправдывался, что не привез одного из них, ибо тому из-за тяжелой болезни было мучительно ехать верхом. Из нижеследующего отрывка видно, что его действия против вигов не всегда удовлетворяли требованиям власть имущих.

Герцог Куинсбери возмущался тем, что Клеверхауз _не так беспощадно действовал против вигов, как ему следовало_ (они убили двух человек и заставили священнослужителя, мистера Шоу, поклясться, что он никогда не будет проповедовать под началом епископов), и поэтому приказал своему брату, полковнику Дугласу, взять двести человек из своего полка и напасть на мятежников. Но когда тот вместе с отрядом своих солдат столкнулся в одном доме с равным количеством мятежников, они убили двоих из его людей и брата капитана Уркхарта Мелдрама, и сам он был бы убит, если бы карабин вига не дал осечку (о чем нельзя не пожалеть, принимая во внимание, что этот полковник оказался впоследствии гнусным изменником королю Иакову VII), и Дуглас застрелил за это вышеупомянутого вига в январе 1685 года (Рукописный дневник Фаунтенхола).

Кое-что надо отнести и за счет преувеличений, вызванных политической и религиозной враждой. Например, в истории Вудроу говорится, что Джон Браун из Мюиркирка был собственноручно застрелен Клеверхаузом. Между тем в "Жизни Педена", дающей обстоятельный и интересный отчет об этой казни, подробности которой автор узнал от несчастной вдовы, ясно сказано, что Браун был расстрелян отрядом солдат, а Клеверхауз при этом наблюдал и командовал. Но и после всех возможных оговорок остается достаточно фактов, чтобы заклеймить Клеверхауза в этот ранний период его военной карьеры, как свирепого и беспощадного офицера, послушного исполнителя самых пагубных распоряжений своих командиров, забывшего о том, что, хотя приказы начальников и узаконивают его жестокости и насилия перед земным судом, но морального оправдания ему нет, - ведь он располагал возможностью выйти в отставку, а если он добровольно остался на посту, где от него требовали выполнения подобных вещей, то на него нельзя не смотреть как на человека, который служебную карьеру и личные интересы ставит выше совести, справедливости и чести. Но последующее поведение Грэма таково, что оно в какой-то мере искупает жестокость, которая, как мы сейчас покажем, была свойственна не столько ему лично, сколько тому времени вообще, и которая была затушевана, если не вполне стерта, заключительными событиями его жизни. В то время когда от Иакова II отшатнулись все, Клеверхауз, ставший виконтом Данди, хранил непоколебимую верность своему благодетелю. В своих личных расходах он был строго расчетлив, но расточал свое состояние, когда это могло помочь делу его обманутого монарха. Когда Иаков, распустив свою армию, готовился к последнему и отчаянному шагу - отъезду из Англии, Клеверхауз воспротивился этому. Он утверждал, что армия, хотя и расформирована, еще не настолько разбрелась, чтобы ее нельзя было снова собрать; он предлагал призвать ее под штандарт короля и дать сражение голландцу. {См. государственные документы Макферсона. (Прим. автора.)} Разочаровавшись в этом предприятии из-за малодушия короля, он не предал его дела, хотя оно становилось все безнадежнее. Он отстаивал его интересы на собрании сословий в Шотландии; наконец, удалившись в горную часть страны, поднял кланы на его защиту. Ни одно имя не окружено у горцев такой благоговейной любовью, как имя Данди, и то влияние, которое ему удалось приобрести среди этих энергичных и мужественных людей, составляющих коренное население Шотландии, само по себе свидетельствовало о его одаренности. Сэр Джон Дэлримпл необоснованно утверждал, будто Данди изучал древнюю поэзию горных шотландцев и подогревал свой энтузиазм их старинными преданиями. На самом деле он даже не понимал их языка и знал на нем всего лишь несколько слов. Их уважение он завоевал своими незаурядными способностями и умением обращаться с людьми более низкого умственного уровня. Он пал в тот момент, когда была одержана решительная победа над войском, превосходящим его собственное числом, вооружением, военным искусством - всем, кроме доблести и стремительности солдат и военного таланта полководца. Образ его, сохранившийся в памяти потомков, на редкость противоречив. Он не to что богат оттенками, он даже не пестрый; с одной стороны, он подлинно героический, а с другой - жестокий, неистовый и кровожадный. Старая сказка о золотом и серебряном щите очень подходит к характеру Клеверхауза, и люди, стоящие по ту или другую сторону, могут поносить или защищать его так же убежденно, как рыцари в упомянутой сказке. Менестрели тоже не молчали, а нападкам на славного Грэма можно противопоставить классическую эпитафию Питкерна.