Юрий Аксютин - Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

Когда Хрущев диктовал свои воспоминания, он утверждал, что не помнит точно, кто после этого персонально поддержал его: «Думаю, что это были Булганин, Первухин и Сабуров… Возможно, Маленков тоже поддержал меня» {676} 676 Хрущев Н.С. Воспоминания. С. 294. . Вполне вероятно, что кто-то из них и проявил инициативу, направленную на достижение компромисса:

— Раз вопрос ставится так, видимо, лучше сделать еще один доклад.

Тут все вынуждены были согласиться, что придется. Но, может быть, лучше всего это сделать не сейчас, с кондачка, а на следующем съезде? Ведь надо хорошенько подготовиться, изучить дополнительные материалы, все взвесить. Но Хрущев, вырвав у своих оппонентов принципиальное согласие, решил дожать их до конца:

— На 21-м уже будет поздно, если мы вообще сумеем дожить до того времени и с нас не потребуют ответа раньше. Поэтому лучше всего сделать второй доклад теперь {677} 677 Там же. .

Молотов согласился, что на съезде о Сталине все же надо сказать. Но «не только это», а и то, что он — продолжатель дела Ленина, кстати, и по национальному вопросу.

— 30 лет мы жили под руководством Сталина, индустриализацию провели, после Сталина вышли великой партией.

Судя по последующим репликам его оппонентов, он был против публикации последнего ленинского письма по национальному вопросу с критикой сталинской концепции автономизации.

Схожую линию защиты Сталина занял Каганович. Предложение Хрущева заслушать доклад он назвал правильным. Он был даже не против того, чтобы раздать ленинские завещание и письмо.

— Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь. Мы несем ответственность. Но обстановка была такая, что мы не могли возражать.

Сославшись на историю своего брата, попавшего в опалу и покончившего жизнь самоубийством, Каганович продолжил:

— Но мы были бы нечестны, если бы, говоря об истреблении кадров, стали говорить, что вся борьба с троцкистами была неоправданна. Я согласен с товарищем Молотовым, чтобы сделать все с холодным умом. Да, мы переживаем. Но чтобы не развязать стихию, редакцию доклада преподнести политически. Хладнокровно надо подойти, чтобы 30летний период не смазать.

Правильным посчитал предложение Хрущева и Булганин:

— Члены партии видят, что мы изменили отношение к Сталину. Если съезду не сказать, будут говорить, что мы струсили. То, что вскрылось — мы не знали. Списки на 44 тысячи — невероятный факт. Надо быть ближе к правде. На два этапа роль Сталина разделить. На втором он перестал быть марксистом. Как сказать? На базе [концепции] культа личности. Сталин и партия [не одно и то же]. Нельзя приписывать Сталину [все заслуги партии] {678} 678 Рабочая протокольная запись заседания Президиума ЦК КПСС от 9.02.56 о сообщении комиссии Поспелова // Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы в 3-х томах. Т. 1. Март 1953 — февраль. С. 349. .

Другими словами, Булганин выступал за то, чтобы партия не брала на себя все грехи своего вождя.

Выразив согласие «довести до партии» то, что стало сегодня известно Президиуму ЦК, Ворошилов в то же время высказался за осторожный подход к этому делу, за более основательную подготовку:

— Мы не в отпуску. Всякая промашка влечь будет последствия. Напомнив Кронштадский мятеж и выступление «новой оппозиции» на XIV съезде, он продолжил мысль Кагановича:

— Враги были, были. Сталин осатанел в борьбе с ними. Были и звериные замашки. И тем не менее у него много было человеческого {679} 679 Там же. С. 349-350. .

— Я не осуждаю Сталина, когда вели идейную борьбу с троцкистами, — заявил Микоян. — Но за провал в сельском хозяйстве разве можно простить? Если бы люди были живы — успехи были бы огромны. Мы не можем не сказать об этом съезду. Сказать надо спокойно, что до 34-го года он вел себя героически, а после показал ужасные вещи, узурпировал власть.

За то, чтобы доложить на съезде, высказался и Первухин:

— В этом докладе о положительной стороне не требуется говорить. Сказать как есть: узурпировал власть, ликвидировал ЦК и Политбюро, кадры истреблял — мы по тяжелой промышленности темпы потеряли.

— Надо делегатам съезда рассказать все, — заявил и Суслов. — О коллективности руководства говорим, а со съездом будем хитрить?

Говоря о характере доклада, он высказал мнение о неуместности давать в целом характеристику Сталина, В основном правильным он посчитал деление деятельности Сталина на два этапа:

— В 36-м и 37-м годах сколько перебито! Кривая 36-39 годов [дает] минимальные темпы [развития. Но и] до 1934 г. Сталин был во многом не прав. Решение XV съезда об опубликовании ленинского завещания не было выполнено.

Правильным посчитал предложение сказать съезду и Маленков:

— Мы испытываем чувства радости от того, что оправдываем товарищей, но объяснить их оправдание нельзя, не объясняя роли Сталина. Никакой борьбой с врагами не объяснить, почему перебили кадры. «Вождь» действительно был «дорогой».

В то же время он высказался за то, чтобы не делить деятельность Сталина на два этапа, «не делать доклада о Сталине вообще», а связать все с культом личности.

— Мы этим восстанавливаем Ленина по-настоящему. У Сталина к Ленину проскальзывали нехорошие настроения {680} 680 Там же. С. 350. .

Недостойным членов Политбюро назвал Аристов то, что было общим в выступлениях Молотова, Кагановича и Ворошилова, — «не надо говорить, мы этого не знали, а делегаты, мол, люди острые». И выразил уверенность в том, что «партия авторитет не потеряет» {681} 681 Там же. С. 350-351. .

Против оговорок («как бы не потерять величие Сталина») выступил и еще один секретарь ЦК КПСС Н.И. Беляев.

— Сейчас ЦК не может молчать, иначе предоставить улице говорить, — сказал Шверник. — Съезду надо правду сказать, культ личности разоблачить, кошмар — три раза косили людей.

За то, чтобы сказать о роли Сталина до конца, высказался и Сабуров:

— Молотов, Каганович, Ворошилов неправильную позицию занимают, фальшивят. Один Сталин, а не два. Это не недостатки, как говорит Каганович, а преступления… В послевоенный период испортил отношения со всеми народами, потеряли многих из-за глупой политики (выступления о проливах, Берлин, Корея).

Сказав, что в свое время «писали о Сталине от сердца», хотя и «шевелились глубокие сомнения по событиям 1937 года», Шепилов также посчитал необходимым сказать партии правду:

— Иначе нам не простят. [Надо] сказать, что партия не такая, что [ей не] нужно было миллионы заточать, что государство наше не такое, что [ему не] надо было сотни тысяч посылать на плаху.

Но в то же время, полагал он, следует продумать, в каких формах сделать это, «чтобы не было вреда».