Рафаэль Гругман - Советский квадрат: Сталин–Хрущев–Берия–Горбачев

Сменивший его Брежнев в 1917 году ходил в коротких штанишках. «Пламенным революционером», стремившимся любой ценой раздуть мировой пожар, он никогда не был. Он и его окружение были прагматиками, сделавшими карьеру в годы «большого террора», открывшего множество вакансий, которые надо было заполнить, и усвоившими, что пролетарское происхождение и коммунистическая риторика позволят им добиться жизненного успеха.

Хрущёва и Берию объединяло многое. Оба встретили 1917 год в зрелом возрасте. Хрущёву исполнилось 23 года, Берии – 18. Оба сознательно примкнули к большевикам. Оба участвовали в Гражданской войне. Оба искренне поверили в правоту коммунистической идеи и в ленинский лозунг диктатуры пролетариата. Оба были из поколения максималистов, готовых ради победы мировой коммунистической революции пожертвовать миллионами человеческих жизней. Все смешалось в их головах – романтизм революции («в белом венчике из роз впереди Иисус Христос») и провозглашённый Лениным и Троцким красный террор.

Берия начал прозревать во время «большого террора». Он не скрывал от коллег сомнений в правильности курса Сталина, призывая их к созданию антисталинской коалиции. Хрущёв оставался в плену коммунистических догм и не поддержал его, считая его высказывания провокационными.

Берия желал перемен. Союзников у него не было. Хрущёв, хоть и демонстрировал свою дружбу, общаясь с ним, осторожничал, понимая, что взгляды Берии чреваты разрушением режима. Спасая себя и систему, Хрущёв начал действовать. Заговор против Берии, начавшийся возле постели умирающего Сталина, завершился его победой.

Никто не мешал Хрущёву продолжить реабилитации. Вместо этого он жестоко расправился с мирными восстаниями политзаключённых (Норильск, Вор-Хрущёв, официальный портрет кута в августе 1953 года и Кенгир (Казахстан) в мае-июне 1954 года) и растянул разоблачение культа личности на восемь с половиной лет, дотянув до 1961 года, когда дальше молчать уже было нельзя.

Берия не был ангелом, нагрешил он достаточно. То, что, не боясь ответственности, он незамедлительно начал реформы, говорит о том, что они продуманы были давно.

Афоризмы, с которыми Хрущёв вошёл в историю, «мы вас закопаем» и «мы вам покажем кузькину мать», – меркнут по сравнению с его фразой, сказанной об Аденауэре, канцлере ФРГ: «Мы никогда не примем Аденауэра как представителя Германии. Если снять с него штаны и посмотреть на его задницу, то можно убедиться, что Германия разделена. А если взглянуть на него спереди, то можно убедиться в том, что Германия никогда не поднимется».

Таким был полуграмотный мужик, которому, забыв о реабилитациях Берии, присвоили лавры разрушителя культа личности Сталина. Эпоха его правления, несмотря на безумные поступки, повлёкшие гибель десятков тысяч людей, названа «Хрущёвской оттепелью».

Начни подсчитывать число жертв, находящихся на совести Берии, Жукова и Хрущёва (список его преступлений с 1953 по 1964 год приведён в главе «Заговор Хрущёва»), – неизвестно, чья чаша ещё перевесит.

Фамилия Жукова упомянута не случайно. Ради того, чтобы первым войти в Берлин, опередить Конева, чьи войска, замкнув кольцо окружения, готовы были войти с тыла, маршал положил на Зееловских высотах триста тысяч солдат. Никто не осудил Жукова за лобовые атаки на минные поля и глубоко эшелонированную оборону немцев. Погибших от преступного ведения военных действий к жертвам сталинских репрессий никто не причисляет и каяться перед их семьями не собирается.

Но те, кто оказался жертвами политических репрессий, и те, кого, подталкивая пулемётами, в апреле 1945 года подняли в бессмысленные атаки на минные поля, имеют одну и ту же судьбу. И те и другие – жертвы режима, в котором человек – ничто, песчинка.

А создание заградительных и штрафных батальонов?

Если предположить, что летом 1942 года жестокий приказ был шагом отчаяния, призванным восстановить развалившийся фронт, то в 1944–1945 годах нужды в штрафниках не было. Батальоны следовало расформировать. Этого не произошло. Кто же перед наступлением будет разминировать минные поля? Не легче ли погнать на неминуемую гибель штрафбаты и подпереть их пулемётами заградительных батальонов? Война всё спишет – такова страшная логика коммунистов.

О военных преступлениях маршала Жукова и миллионах жертв его руководства военными действиями кроме Виктора Суворова – книга «Победитель» – никто не писал. И хоть они значительно превышают количество жертв, находящихся на совести Берии, Жуков – неподсуден.

Причина проста – штамп, вдолбленный в сознание миллионов людей: «Жуков – символ многострадальной победы», ради которой, как поётся в песне Окуджавы, «мы за ценой не постоим» (До 1953 года символом победы был Сталин). Другие штампы: «Хрущёвская оттепель» и «Берия – сексуальный маньяк и символ ада».

Прошли годы. Жуков остался неприкасаемым народным любимцем, а Хрущёву за доклады на XX и XXII съездах КПСС и разрешение публиковать «Один день Ивана Денисовича» демократическая общественность простила многое. В том числе 14 сентября 1954 года, когда по приказу Хрущёва сорок тысяч военнослужащих были брошены Жуковым в ядерный ад на Тоцком полигоне под Оренбургом. Три четверти вскоре умерли от ожогов и лучевой болезни. Выжили единицы. Назвать военные учения трагической ошибкой нельзя. Катастрофические последствия ядерного взрыва после ужасов Хиросимы и Нагасаки были уже известны всему миру. Владимир Карпов, из книги «Маршал Жуков: Опала»:

«Семьи военнослужащих накануне взрыва были эвакуированы в Сорочинск. А после взрыва они сразу же вернулись в свои повреждённые финские домики, начали наводить порядок, сметали радиоактивную пыль обычными тряпками, и жёны стирали одежду мужьям, вернувшимся с учений. А спустя некоторое время началось: выпадали волосы и зубы, болели кости, покидали силы. Тридцатилетние, недавно могучие мужчины превращались в дряхлые развалины». [237]

Упомянуть в своих воспоминаниях об оренбургской трагедии Хрущёв не посмел. Его сын, Сергей Хрущёв, с 1990 года проживающий в США (как любят дети советских вождей жить на Западе!), переписывая мемуары отца, также забыл упомянуть оренбуржцев. Зачем? Пугая страну мифическими жертвами, случившимися, приди Берия к власти, Хрущёв забыл о сорока тысячах, загубленных им в оренбургских степях.