Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

Власов недовольно покряхтел и опустил глаза. Он прекрасно понимал, на что намекает этот разведгауптман.

— Наши офицеры предпочитают гибнуть в боях, — едва слышно проговорил он, заметно растерявшись перед таким морально-этическим натиском немцев. Сбивал с толку сам подход к его пленению. Казалось бы, они должны радоваться, что в руки им попал сам командующий армией. — И потом: стреляться или сдаваться — это вопрос выбора.

— И как давно вы сделали свой выбор — сдаться?

— О деталях мы будем говорить с генералом Линденманном, — заносчиво ответил Власов. — Главное, что я этот выбор сделал.

— Если генерал-полковник Линденманн захочет вас принять, — сбил с него спесь капитан. — И что-то я не понял: вы действительно сдались, или же вас взяли в плен бойцы местной самообороны?

— Какое там «сдался»?! — архиерейски пробасил бородач. — Взяли мы его. Вместе вон с той бабой — и взяли. Окрестностями бродил, по селам и хуторам попрошайничал.

— Так это и есть ваш выбор? — с иезуитской вежливостью, и вновь по-русски, поинтересовался капитан разведки. — Выбор командующего армией?!

— Не стреляться, — уточнил переводчик, — не идти на прорыв, но и не сдаваться, а месяц бродить по нашим тылам, с нищенской сумой — в этом ваш выбор? — осмотрел он генерал-лейтенанта с таким пристрастием, словно хотел выяснить, где эта его нищенская сума. — Целый месяц бродить по деревням и попрошайничать, вместо того, чтобы… Впрочем… — пренебрежительно взмахнул он затянутой в кожаную перчатку рукой.

— Кстати, ваше личное оружие все еще при вас? — решил окончательно добить его капитан.

— Сейчас я без оружия.

— Неужели умудрились потерять?! — въедливо осклабился капитан, явно не скрывая того, что не одобряет трусости командарма, не решившегося воспользоваться своим пистолетом во имя сохранения офицерской чести. — Нет, просто взяли и выбросили? Вместе с портупеей и всеми знаками различия? — прошелся уничижительным взглядом по костлявой, нескладной, явно негенеральской фигуре Власова.

— Господи, до чего же докатились нынешние русские офицеры, — в свою очередь, презрительно смерил его взглядом лейтенант. — Впрочем, оно и понятно, — процедил он, — ведь все потомственное русское офицерство вы, коммунисты, давно и беспощадно истребили.

— Полностью согласен с вами, лейтенант, — почти на чистом русском поддержал его офицер разведки. — Выродилось русское офицерство, выродилось. Я близко знаком с несколькими белогвардейскими офицерами из окружения генерала Краснова, и могу засвидетельствовать разницу между ними и красными.

— Того самого, атамана Петра Краснова?! — заинтригованно спросил Власов.

— Да-да, того самого, и тоже генерал-лейтенанта. Но речь сейчас идет об офицерах из русских дворян, из аристократов, которых принято было называть «белой костью» армии.

— Не забывайте, что у нас была Гражданская война, — молвил Власов, понимая, к чему клонит лейтенант.

— О, да, Гражданская война. Понятно, понятно. Как у вас, русских, говорят, «война все спишет». Тем более что она все еще продолжается у вас с того самого, революционного семнадцатого года.

В это время на проселке показались еще два мотоцикла, явно из свиты капитана. Причем в одном из них сидел радист, а коляска другого зияла пустотой. Вслед за машинами из перелеска — все с тем же свистом и гиком — появился конный гонец. Сама верховая скачка явно доставляла этому степняку-дезертиру удовольствие.

С минуту все молча наблюдали за тем, как эти мотоциклы приближаются и как унтер-офицер докладывает затем капитану о своем прибытии, объясняя причину задержки.

— Так все-таки, где ваше оружие? — спросил капитан разведки.

— Меня обезоружили, — метнул злой взгляд на старосту-бородача Власов, словно из-за него командарм не сумел мудро распорядиться оружием после того, как выяснилось, что войско его погибло.

— Еще там, на командном пункте армии? — уже по-немецки, но все с тем же презрительным снисхождением поинтересовался разведчик.

— Вчера вечером, здесь, у амбара.

— Верните господину генералу его личное оружие! — тут же прокричал переводчик, мгновенно сориентировавшись в ситуации. Да бородач и сам уже вытаскивал пистолет из-за брючного ремня. — Только в нашем присутствии пользоваться оружием вам уже не позволено, — предупредил он Власова и напряженно проследил за тем, как, получив пистолет, командарм дрожащей рукой прячет его в карман своих немыслимо грязных галифе.

— Хотел бы, давно бы застрелился, — оскорблено огрызнулся генерал.

Прошлой ночью, при переходе через болото, он утопил свои очки, и теперь мучился от того, что все вокруг теряло свои очертания и постоянно приходилось напрягать зрение, чтобы каким-то образом восстановить их.

— К слову, замечу, что тех из ваших офицеров, кто пытался скрываться, — проговорил капитан, — ваши люди выдавали сразу же, как только они появлялись на окраине какого-либо села [16] Из документальных источников известно, что население большинства сел в районе действия 2-й Ударной армии действительно добровольно выдавало окруженцев немцам. Во многих селах еще до прихода немцев местные жители создавали отряды самообороны, которые пытались не допускать окруженцев в свои села. .

— Это уже не «наши», это «ваши» люди.

— Согласен, теперь уже «наши», — с вызовом согласился капитан, и по лицу его конвульсивно пробежала ухмылка.

Власов затравленно взглянул на лейтенанта, инстинктивно почувствовав, что тот настроен более благодушно.

— И давно вы узнали, что я нахожусь в этом районе? — спросил генерал, садясь в предложенную ему коляску и краем глаза наблюдая, как капитан и переводчик с любопытством рассматривают подошедшую к ограде Марию Воротову. Его вопрос был всего лишь попыткой отвлечь внимание немцев от женщины.

— Так это и есть ваша фрау? — спросил капитан вместо ответа.

— Да, она со мной. И я очень просил бы…

— Понятно, ваша личная охрана, — скабрезно осклабился капитан фон Шверднер. — Ваша телохранительница.

— Причем очень надежная и личная… телохранительница, — подыграл капитану переводчик.

— Эта военнослужащая была штабной поварихой, — растерянно объяснил Власов, понимая, что выдавать ее за какую-то местную жительницу уже не имеет смысла.

Теперь уже понятно, что разведка знала: Власов блуждает в сопровождении женщины. И выдают они себя за семейную пару сельских учителей-беженцев.

— Для всех остальных — повариха, а для командующего… Как это у них называется? — обратился капитан за помощью к переводчику.

— Походно-полевая жена. На солдатском жаргоне русских это называется «пэпэжэ», — подсказал тот.