Богдан Сушинский - Власов. Восхождение на эшафот

— Только слишком уж «великая», — с трудом, с помощью адъютанта, обувал он специально пошитые сапоги с широкими хромовыми голенищами. — Нам было обещано, что дивизия будет сражаться только в составе РОА, под командованием генерал-полковника Власова.

Видимо, майор пожаловался на нежелание Буняченко готовить дивизию к переброске на фронт полковнику Генштаба Герре, который находился в штабе местного гарнизона, потому что уже через час тот предстал перед комдивом. Он был начальником организационного штаба формирования 1-й дивизии РОА, поэтому нес ответственность перед командованием за боеспособность и благонадежность этой воинской части.

— Мы все прекрасно помним, господин Буняченко, — чем сильнее Герре злился, тем речь его становилась медлительнее, при этом угрожающе-презрительные нотки сливались в ней с откровенной язвительностью, — как вы досаждали нашим штабистам, вымогая все новых и новых поставок обмундирования, питания, вооружений. Теперь на вашем вооружении сто артиллерийских орудий, двенадцать русских танков, до сотни фаустпатронов, большая часть бойцов вооружена автоматами. То есть ваша дивизия вооружена и оснащена сейчас лучше, чем любая дивизия вермахта. Неужели вы думаете, что мы позволим ей отсиживаться в тылу?

Выслушав полковника, Буняченко спокойно налил крепкой вишневой настойки себе и ему. Выпил, по-мужицки крякнул и, не обращая внимания на то, что Герре все еще вертит врученную ему солдатскую кружку с напитком, на своем относительном русском с неизгладимым украинским акцентом произнес:

— Вот ты скажи мне, полковник: командующий армией… мой командующий, моей армией, генерал Власов знает о том, что его единственную дивизию перебрасывают в Померанию, чтобы всю ее тут же, необстрелянную и необученную, погубить? Неправду говоришь, — резко взмахнул он рукой, хотя полковник Генштаба еще и рта не открыл, — не знает он об этом. Мы теперь не та часть, которая, как раньше РОА, входит в состав вермахта, мы теперь все в рядах КОНРа, — взял он из лежавшей на столе папки и помахал перед собой каким-то листиком. — Вот она, присяга, которую каждый из нас принимал теперь уже как солдат Комитета Освобождения. Читаем, что здесь написано.

— Я с этим текстом ознакомлен, — холодно возмутился полковник, однако Буняченко это уже не остановило, он явно вошел в роль.

— А написано здесь такое, — водрузил генерал на самый кончик носа свои давно потускневшие очки: — «Как верный сын моей Родины, я добровольно вступаю в ряды войск Комитета освобождения народов России. В присутствии моих земляков я торжественно клянусь честно сражаться до последней капли крови под командой генерала Власова». Обратите внимание, полковник: «…под командой генерала Власова, на благо моего народа против большевизма». Ну а то, что «эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами под высшей командой Адольфа Гитлера» — это понятно, против этого на сегодняшний день возражений пока не имеется. И дальше, как положено: «Я клянусь, что останусь верным этому союзу» 1.

— Не валяйте дурака, господин Буняченко, — предупреждающе покачал головой Герре. — Вами получен приказ Генштаба, который никто не в состоянии отменить. Подчеркиваю: никто, в том числе и Власов.

— А я и не требую, чтобы этот приказ кто-то отменял. Потому что этот приказ, именно этот, — воинственно потряс он листиком, — мне, как у нас говорят, без разницы! Мне нужен, — припечатал он текст ладонью к столу, — приказ председателя КОНРа генерал-полковника Власова.

— Но вы же понимаете, что за невыполнение этого приказа, — в свою очередь, потряс текстом радиограммы полковник Герре, — вы ответите перед военно-полевым судом?

— За этот — никогда! — Буняченко демонстративно уселся в свое кресло и по-наполеоновски скрестил руки на груди. — Только за тот, который мне положен по уставу.

При всем внешнем спокойствии, полковник нервно нащупал рукой кобуру. Буняченко к себе рванул кобуру, а поскольку Герре замялся, генерал вскинул подбородок и выразительно поскреб его пальцами левой руки. Это был условный, хорошо известный адъютанту Родану знак, который означал: «Зови охрану!» Еще два дня назад, предчувствуя недоброе, он приказал адъютанту-порученцу:

— Подыщи-ка ты мне полтора десятка парней — из разведки, из диверсионной группы, обучение прошедших; словом, откуда хочешь, но таких, чтобы по сигналу моему отца родного в котле со смолой сварили. И пусть по двое-трое толкутся возле штаба, а остальные — на подхвате.

Адъютант-порученец Родан задание свое тут же понял.

— Да было бы только сказано, батька генерал! — повел он плечами, словно двумя мешками с мукой на плечи взваленными поразмялся.

Рослый, плечистый, из кузнецкого рода-племени, Родан и сам лишь недавно был выдернут генералом из парашютно-десантного батальона. А выдернут, потому что на счету этого армейского проходимца числились: курсы разведки и служба в разведроте Красной Армии; побег из-под ареста СМЕРШа, переход линии фронта, побег из лагеря военнопленных, побег из-под партизанского ареста, при котором Родан, исхитрившись, сумел отправить на тот свет обоих своих охранников. Ну а потом на этого сорвиголову обратили внимание в абвере. После чего последовали: разведшкола где-то в Белоруссии, рейд за линию фронта, затем разведывательно-диверсионная школа уже здесь, в рейхе…

«Хитрый махновец», как называли Буняченко в штабах РОА и КОНРа, прекрасно понимал, что самое время окружать себя именно такими горлорезами. Он и в самом деле был поклонником казацко-махновского уклада в своем войске и любил, когда обращались к нему именно так, как обращался адъютант-порученец — «батька генерал»!

Тем временем порученцу и подбирать никого не нужно было. Он давно присмотрел себе не полтора, а почти три десятка таких же армейских проходимцев, как сам — прошедших тюрьмы, сибирские лагеря и лагеря военнопленных. Это были парни, привыкшие к лесной и бродячей жизни, владеющие приемами рукопашного боя, прекрасно метавшие ножи и топоры; сильные и отчаянные, из тех, которые и немцев ненавидят, и к красным не переметнутся, потому как не резон… А еще это были этнические украинцы или же люди, на Украине родившиеся и выросшие. И составляли они теперь его, капитана Родана, «личную гвардию», на тот, самый крайний случай… Потому что была у капитана задумка: то ли пробиться с этими ребятами через горы Словакии в Карпатские горы и в равнинные украинские леса, да основать там свою казачью вольницу, то ли на какое-то время уйти в Альпы, наудачу, только бы не оказаться в руках «смершевцев»…

— Как вы и сказали, батька генерал, — выстроил их позавчера у штаба порученец. — Эти — хоть самого дьявола в смоле сварят.