Сьюзен Бауэр - История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Асархаддон, который, должно быть, почувствовал, что дух Меродах-баладана собирается постоянно терзать царей Ассирии, послал солдат, чтобы подавить беспорядки. Набузер-кетти-лишер бежал в Элам, но там к великому своему удивлению обнаружил, что новый царь Элама не имеет намерения провоцировать нового правителя Ассирии. Он был арестован и, все еще в состоянии сильного удивления, казнен. 5

Асархаддон почти срезу же начал инвестировать в Вавилон денежные и людские ресурсы.

Разрушение Синаххерибом города в гневе не прошло гладко и не было воспринято с восторгом многими придворными, а также большинством его собственного народа: боги Вавилона были слишком близки ассирийцам, и свержение статуи Мардука в Вавилоне многими воспринималось как оскорбление, которое просто вопияло о священном возмездии. Личные записи Асар-хаддона говорят, что он хотел восстановить Вавилон из любви к Мардуку. Это поставило перед ним проблему; если он потратит слишком много времени и сил, заглаживая оскорбление Мардука, то тем самым признает вину своего отца – то есть отсутствие у него благочестия, потенциально ставящее под сомнение его собственные претензии на избранность богами.

Он блестяще обошел этот казус, исхитрившись описать разрушение Вавилона без упоминания имени отца. Его рассказ о затоплении Вавилона предполагает, что ничья человеческая рука не сыграла роли в этом разрушении:

Это было насилием над историей, но блестящим пропагандистским ходом: повторение «до меня» снимало обвинение с Асархаддона, не привязывая его к отцу; объяснение, что боги покинули Вавилон, пылая священным гневом, а не были вывезены на ассирийских телегах; предположение, что Мардука особенно взбесил союз с Эламом; скромная ссылка на «предыдущего царя»; главное же – горестные стенания в адрес «вод Арахту» (в противоположность куда более правдивому: « Ассирийские солдаты запрудили его кусками разбитых вавилонских стен »). 7

Статуя Мардука осталась в Ассирии, как напоминание горожанам, что их бог живет теперь с правильным царем Вавилона. Но Асархаддон, действуя как представитель бога, перестраивал храмы и дома и заново прокладывал улицы. Он вписывал похвалы себе прямо в дорожное покрытие: на кирпичах, которыми был выложен подход к громадному храмовому комплексу Эсагила, было выложено: « Для бога Мардука Асархаддон, царь мира, царь Ассирии и царь Вавилона, создал дорогу к Эсагилу, и Вавилон сияет обожженным кирпичом из ритуально очищенной печи ». 8

Халдейское племя бит-даккури, родственное племени бит-якинов Меродах-баладана, решило теперь подружиться с Вавилоном. Его вожди послали в Вавилон письмо, предлагая союз, но Асархаддон, который не был намерен верить халдеям, ответил им резко. Его «Слово царя не-вавилонянам» начинается кратко:

«…настоящим я возвращаю вам ваше бессмысленное письмо ко мне с нетронутыми печатями. Вероятно, вы спросите: „Почему он вернул его нам?” Когда жители Вавилона, мои слуги, любящие меня, пишут мне, я открываю их письма и читаю их. Но правильно ли с моей стороны принимать и читать письмо от рук преступников?» 9

За возвращенным письмом последовали войска: Асархаддон послал ассирийских солдат вытеснить халдеев с южных земель Вавилонии, назад в их болота.

Тем временем на северо-востоке разрасталась новая опасность. Кочевые племена, которые давно уже бродили по берегам Каспийского моря, стали собираться вместе возле земель мидян и персов. Ассирийцы называли вновь прибывавши « гимирраи »; позднее они стали известны как киммерийцы.

Мир Асархаддона

Киммерийцы, как множество других горных племен, лучше всего умели сражаться. [177]Их походы вдоль северной ассирийской границы доходили до Киликии на краю Малой Азии они также подружились с царем Урарту Русой II (все еще, вероятно, прячущим принцев-отцеубийц где-то в своих горах). 10Это заставляло Асархаддона опасаться альянса киммерийцев с Урарту.

Пытаясь усилить свою северную столицу, Асархаддон заключил пробный союз со скифами – второй группой кочевников, которые просачивались с Кавказских гор на севере Черного моря. Это обеспечило ему дополнительные силы, чтобы сдерживать киммерийцев и Урарту, но царь не до конца доверял новым союзникам. Гадальные таблички времени правления Асархаддона, на которые были занесены его официальные запросы богу-солнцу Шамашу, чтобы представить их в храме, фиксируют беспокойство царя:

«Шамаш, великий Господин, может Руса, царь Урарту, идти со своими войсками, к киммерийцам (или любым их союзникам), чтобы вести войну, убивать, грабить и унести добычу?

Шамаш, великий Господин, если я отдам одну из своих дочерей в жены царю скифов, будет ли он говорить слова доверия мне, правдивые и честные слова о мире? Будет ли он соблюдать договор со мной и делать то, что нужно мне?

Шамаш, великий Господин, нападут ли войска киммерийцев, или мидян, или любого другого врага? Будут ли они пытаться захватывать города при помощи подкопов, штурмовых лестниц, досок и таранов, и не простая ли это уловка – договор о мире?» 11

На все эти вопросы не было дано ясного ответа.

Асархаддон оказался втянут в войну в 676 году, когда кочевники-киммерийцы прошли так далеко на запад, что достигли границ Фригии.

Процветающие фригийцы не были беспомощными. Их поселения – каменные здания, расположенные на вершинах холмов, основания которых все еще видны через тысячи лет – были изначально приспособлены для обороны. Их самые характерные памятники, «фасадные монументы», все еще усеивают пейзаж: каменные башни, поднимающиеся в небо, с глухой передней стеной и фальшивой дверью в ней. Монумент Мидаса в городе Мидас развернут к восходу, как почти все другие аналогичные строения. Каждый день на заре его серая поверхность на несколько мгновений ярко освещается солнцем, а ложная дверь сверкает. 12

Но скорость и ярость киммерийского вторжения застали фригийцев врасплох. Их армия отошла к столице Гордиум, а беженцы из сельской местности влились в город, надеясь на защиту его стен. Однако киммерийцы преодолели стены и подожгли город. Фригийский царь Мидас, внук того Мидаса, который правил во времена Тиглатпаласара, понял, что поражение неизбежно. Он покончил с собой в цитадели; римский географ Страбон, живший шестью сотнями лет позднее, говорит, что Мидас совершил самоубийство, выпив кровь быка. 13Очень странная и безрассудная смерть.