Василий Смирнов - Крымское ханство в XVIII веке

В начале следующего, 1776 года Порта, по донесениям резидента Стахиева [139] Александр Стахиевич Стахиев (1724—1796) — дипломат, посланник в Стамбуле в 1775-1781 годах; член Российской академии с 1785 года. , опять возвысила тон, ободренная слухами о несогласии России со шведами и Польшей. «Кажется турецкое министерство, — писал он, — не намерено отступить от своих беспутных и невежливых требований относительно татар».

Вести о таких намерениях Порты, очевидно, уже и раньше проникали в Крым, ибо оттуда постоянно разведчики доносили, что татары готовятся к военным действиям; что сам хан делает под видом прогулок разъезды и мутит народ; что в Бакче-Сарае уже собираются мурзы по случаю присылки фирмана, в котором турецкий султан объявляет о принятии им Крыма, как и прежде, в свою протекцию; что посланные в Ени-Кале с письмами казаки дорогой перерезаны и что «хан Девлет-Гирей ожидает на сих днях от султана турецкого к утверждению себя в нынешнем достоинстве в присылку с капыджи-баши кафтана и сабли, по получении чего должен учинить на крепость Ениколь и Керчь нападение».

Действительно, вскоре Девлет-Герай-хану были препровождены с Кара-Хысари Ахмед-беем грамота и инвеститура, о чем своевременно стало известно и графу Румянцеву.

Что Порта в самом деле замышляла что-то недоброе, это явствовало из присылки в Крым переодетых по-турецки четырех французских офицеров для осмотра и укрепления тамошних крепостей, а также и из того, что «пребывающий в Тамане орду-агаси [140] Орду-агаси — командир отряда янычар. … получил из Царьграда для содержания на первый случай шести орд шесть тысяч рублей».

Ввиду таких действий Порты русская политика выказала надлежащую стойкость, а военная сила, в лице графа Румянцева, должную энергию и предусмотрительную распорядительность. Стахиев разговаривал с реис-эфенди в самом решительном тоне по поводу татарских дел, а чтобы внушить Порте, что с ней шутить не намерены, в октябре того же года к Перекопу было двинуто русское войско. Но верховный везирь Мухаммед-Дервиш-паша [141] Моралы Дервиш Мехмед-паша — великий везирь с июля 1775 по январь 1777 года. , сторонник татарских притязаний, получил отставку в конце года, а преемник его Дарендели Мухаммед-паша [142] Дарендели Джебеджизаде Мехмед-паша — великий везирь с января 1777 по сентябрь 1778 года. питал миролюбивые намерения, засвидетельствованные также и Стахиевым. Помимо этого понижение тона Порты в сношениях с Россией много зависело, без сомнения, и от того, что в Диване на этот раз перевес был на стороне партии мира, во главе которой стоял Ресми-Ахмед-эфенди и его влиятельные единомышленники, как это известно из дипломатических донесений европейских агентов.

В крымских же владениях происходила полнейшая безурядица: всех подозревали в приверженности к тем или иным султанам; хан заставлял чиновников и мурз вторично присягать себе, чтобы в случае приближения русских войск к Крыму дать им отпор. Хан, с одной стороны, старался привлечь к себе мурз и возбудить всю чернь взяться за оружие, а с другой, видя неуспешность свою, писал нежные письма князю Прозоровскому [143] Александр Александрович Прозоровский (1733—1809) — генерал-фельдмаршал, князь. В январе 1775 года был назначен командующим русской армией, незадолго перед этим выведенной из Крыма. В связи с высадкой турецкого десанта в Кафе русские войска развернулись и расположились в районе Перекопа. Официальным объяснением этих действий послужила необходимость сбора оставленного в Крыму военного имущества. , дружески спрашивая его о причине прибытия русских войск, и прикидывался «усердствующим дружбою России». Татары некоторых орд весьма откровенно и недвусмысленно заявляли себя слугами Правоверной Империи, то есть Турции, верноподданными «своего величайшего монарха его султанова величества» и сторонниками Девлет-Герай-хана, так что успех русского протеже Шагин-Герая был крайне сомнителен, в чем он и сам иногда чистосердечно сознавался. При всем том и положение Девлет-Герай-хана было ненадежно: приближенные его следили за ним, чтобы он не бежал; иные выражали намерение произвести бунт и выгнать хана вон, так что хан, призвавши приближенных, спрашивал, что ему делать, и одни советовали ему ехать, а другие удерживали его, побуждая собрать войска. Больше всего производилась эта внутренняя смута двумя людьми — Абду-ль-Вели-пашою и кады-эскером Фей-зу-л-Ла-эфенди, которые хотя и ссорились между собой, но придерживали и хана, который уже совсем собрался покинуть полуостров и даже стал укладывать на корабль свое имущество.

Россия воспользовалась этим моментом и стала действовать решительнее. Несмотря на манифесты Девлет-Герай-хана к кубанским жителям, предупреждавшие их от лести и лжи Шагин-Герая и от опасности сделаться «подобно казанским татарам»; несмотря на препятствия со стороны турок, пребывавших в Темрюке и Тамани, проезду Шагин-Герая в Ени-Кале, где бы он мог быть провозглашен ханом; несмотря на партийную раздвоенность и колебания крымского населения, часть которого протестовала против дарования ему «вольности», — несмотря на все это, Шагин-Герай был, при содействии русских, все-таки провозглашен ханом сначала на Кубани, и ему дали присягу жители Ачуева. Жители же другого важного пункта, крепости Темрюк, заявили, что они скорее все умрут на темрюкеких воротах, чем поддадутся Шагин-Гераю, от которого они требовали, чтобы он объявил им сперва какой-то «высочайший фирман всепресветлейшего монарха вселенной». Шагин-Герай, который горел от нетерпения поскорее сделаться полноценным ханом, пробовал взять Темрюк штурмом, но был отбит с уроном; но потом все-таки крепость была занята войсками Шагин-Герая, и даже без кровопролития. Но тем не менее этот успех Шагин-Герая не обеспечил ему общего признания его ханом во всех владениях Крымского ханства. В этом отношении очень характерно мнение ханского дефтердара Касбулат-аги, который в своем показании отозвался следующим образом: «Если двор Российский желал установить вскорости ханом Шагин-Герая, то не должно бы ему быть на Кубани теперь, поелику как начальное место — крымское правительство; на Кубани же хотя бы он славился и десять лет ханом, то Крым о том и не подумает…»

К чести наших деятелей, они тоже понимали обстоятельство, на которое указывал ханский дефтердар; понимали они и другую вещь, также высказанную Касбулат-агою, — что «держава Российская сильна и силами его [144] То есть Шагин-Герая. возвесть может, но когда общество будет видеть такого над собой хана, то не может быть его любителем».

Значит, теперь предстояла русским политикам и военачальникам задача водворить Шагин-Герая в самом Крыму, но только так, чтобы это водворение не имело вида насильственного навязывания его крымцам, а как будто бы являлось лишь уступкой добровольным желаниям и требованиям местного населения. Задача была нелегкая ввиду господствовавшего нерасположения крымцев к Шагин-Гераю, упорного противодействия Девлет-Герай-хана со своими приверженцами и поведения Порты, которая не хотела расстаться со своим влиянием на судьбу Крымского ханства, но в то же время боялась открыто выступить против России. Если суммировать все частности этой глухой, анонимной борьбы, насколько они сохранились до нас в разного рода документах — рапортах, ордерах, письмах, донесениях, показаниях и т.п., то получается следующая любопытная картина.