Владимир Успенский - Тайный советник вождя

Демобилизованные «старики», ехавшие через Москву, обещали доставить верблюдов в зоопарк в полном порядке. Вместе с сопроводительной описью, в которой, среди других, был и такой пункт: «На каждом верблюде — муаровая лента с полным комплектом фашистских наград».

Что было с Мишкой и Машкой потом, я не знаю. Хотел побывать в нашем столичном зоопарке, проведать их, да все недосуг. А потом и время прошло.

Второго мая свершились еще три существенных для меня события, наложивших отпечаток на дальнейшие поиски немецкого фюрера. В Политуправление фронта самолетом была доставлена из Москвы газета «Правда», датированная вторым днем начавшегося месяца. Меня разыскал по телефону генерал Серов и прочитал для сведения несколько абзацев из статьи в этом номере. Суть сводилась к одной фразе: «Распространением утверждения о смерти Гитлера германские фашисты, очевидно, надеются предоставить Гитлеру возможность сойти со сцены и перейти на нелегальное положение».

Без ведома Сталина такой материал в центральной, можно сказать директивной, газете появиться не мог. Значит, Сталин не хочет, чтобы Гитлера считали мертвым. Почему? Есть какие-то данные, что фюрер жив? Или нам требуется пугало, чтобы держать в напряжении союзников и вообще народонаселение? Во всяком случае, завязывалась какая-то новая интрига, на которые Иосиф Виссарионович издавна был большой мастер. Сейчас, значит, ему требовалось, чтобы обстановка до поры до времени оставалась неясной, каковой она, собственно, и была. Но зачем-то понадобилось еще сильнее замутить воду?!

В тот же день по решению Военного совета 1-го Белорусского фронта была создана специальная комиссия по поиску фашистских главарей, по установлению их личностей, в частности для исследования обгоревших останков — предположительно Геббельса. Возглавил ее человек, обладавший в масштабе фронта большой властью: член Военного совета генерал-лейтенант Телегин Константин Федорович. Это еще раз убедило меня в том, что маршал Жуков не знает про группу Серова, работающую непосредственно «по Гитлеру» и его ближайшим соратникам. Если бы знал — зачем заниматься параллельным расследованием? Берзарину известно, генерал Серов днюет и почует у коменданта, а вот Жукову — нет. По какой причине Верховный главнокомандующий не информирует своего первого заместителя? Не отвлекает его от других важных забот или не желает поднимать Георгия Константиновича на высокую политическую орбиту? Он и так, по мнению Иосифа Виссарионовича, пользовался слишком большой популярностью в Вооруженных Силах, в народе, да и за рубежом. В этом Сталину мнилась некоторая опасность. После больших войн всегда обостряются внутренние конфликты. А в общем-то ни статья в «Правде», ни решения Военного совета фронта для нас с Серовым значения не имели. Задание, полученное непосредственно от Сталина, никто не отменял, поправки не вносились. Мы по-прежнему в обстановке полной секретности должны были искать Гитлера — живого или мертвого.

Ну и третье событие, настолько запутанное, что я не разобрался в нем ни тогда, ни до сих пор. И не только я. Вот факты. Георгий Константинович Жуков, оговорившись, что не помнит точного времени, поведал в своих воспоминаниях о том, что в ночь на 2 мая ему позвонил командующий 3-й ударной армией генерал В. И. Кузнецов и «взволнованным голосом доложил»: на участке одной из дивизий только что прорвались немецкие танки, примерно 20 машин, которые на большой скорости миновали северо-западную окраину города. Жуков понял, что кто-то пытается выбраться из Берлина; возможно, Гитлер и Борман. Были приняты все меры для ликвидации прорвавшихся танков. Чтобы перекрыть все пути, были привлечены 47-я, 61-я армии и 1-я армия Войска Польского. На преследование неприятеля были брошены также части 3-й ударной и 2-й гвардейской танковой армий. (Не слишком ли много для борьбы с 20 танками? — Н. Л.) Далее Жуков говорит о том, что утром 2 мая вражеские танки были обнаружены и уничтожены в пятнадцати километрах северо-западнее Берлина. Среди погибших не обнаружено фашистских главарей, но многие немцы сгорели в танках, опознать их было невозможно.

Есть и другие свидетельства, несколько отличающиеся. У начальника штаба 3-й ударной армии генерала Букштыновича и начальника оперативного отдела того же штаба полковника Семенова иная версия. Последний утверждает, что не генерал Кузнецов позвонил Жукову, а наоборот. Георгий Гаврилович Семенов — человек скрупулезной точности, и свидетельствует он не о том, что узнал от кого-то или вычитал в документах, а о том, что видел своими глазами и слышал своими ушами. Поздно вечером 2 мая Военный совет армии устроил праздничный ужин в честь победы над берлинской группировкой врага. Во время ужина раздался телефонный звонок. Маршал Жуков вызывал нашего командующего. Маршал сказал, что, по имеющимся у него сведениям, через боевые порядки 3-й ударной армии из Берлина прорвались на запад немцы, которые вышли на тылы 47-й армии. Генералу Кузнецову было предложено разобраться на месте в случившемся и доложить. Командарм поручил это дело мне.

На рассвете я с группой офицеров штаба находился в пути. В штабе 47-й армии нас принял заместитель начальника оперативного отдела. Он подтвердил, что в ночь на 2 мая группировка противника численностью до 17 тысяч человек при поддержке 80 танков и штурмовых орудий прорвала юго-восточнее Вильгельмштадта растянутый фронт 125-го стрелкового корпуса 47-й армии и устремилась к Эльбе. Борьба с этой группировкой велась уже второй день.

Отряд в 20 танков или группировка из 80 танков и 17 тысяч пехоты — очень большая разница. И если на поле боя осталось 20 подбитых и сгоревших машин, то куда же делись остальные вместе со своими возможными «пассажирами»? Добрались до Эльбы, до аэродромов с самолетами, до самого моря, где поджидали гитлеровских главарей подводные лодки, готовые отплыть к гостеприимным берегам Южной Америки не только с «пассажирами», но и с богатствами, которые те прихватили с собой. Вопрос, как говорится, остается открытым. Если же учитывать свидетельства противоположной стороны, то привлекает внимание самая последняя короткая запись в дневнике руководителя нацистской партии Мартина Бормана, сделанная им в фюрербункере. Дословно: «Вторник. 1 мая. Попытка прорваться из окружения». И все.

О каком прорыве написано? Да о том самом. Он был только один и до сих пор вызывает удивление. Как смогли блокированные, разбитые немцы сосредоточить в центре города, который весь простреливался и почти весь просматривался нами, столь сильную группировку и почему ее не обнаружили? Это ведь не грецкий орех за щекой у слона. Может, мы расслабились от своих успехов, потеряли всякую бдительность? Или кто-то знал о вражеской группировке, но сознательно выпустил ее из города? Во всяком случае, это не Жуков, не Соколовский, не наши командармы. А вот то, что к этому событию могли быть причастны генерал Серов и генерал Берзарин, это я хоть и с натяжкой, но допускаю. Они очень тесно общались. И если по указанию из Москвы потребовалось провести такую секретную акцию, то два названных генерала, представитель СМЕРШа и комендант города были самыми надежными исполнителями, располагавшими достаточными возможностями. Это предположение косвенно подтверждается для меня еще одним печальным фактом. После проведения столь ответственных операций убирают обычно ненужных свидетелей, даже из числа доверенных лиц. Умелый полководец, добросовестный администратор, много сделавший для жителей Берлина, и просто хороший человек, Николай Эрастович Берзарин не дожил до парада Победы. 16 июня его стараниями в немецкой столице было открыто метро. К этому времени в городе уже ходили трамваи, было отремонтировано более 20 тысяч домов, восстановлено электро- и газоснабжение, работали школы и кинотеатры, регулярно выдавались пайки, в том числе молоко для детей, а взрослые получали даже настоящий кофе, от вкуса которого, пользуясь лишь суррогатами, рядовые немцы давно отвыкли.