Уильям Фуллер - Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Письмо Макарова, датированное 16 марта, представляло собой сокрушительный выпад против Сергея Мясоедова, его честности и надежности. Сообщалось, что после отставки из жандармского корпуса Мясоедов вместе «с неким евреем Фрейдбергом» основал эмиграционную контору, причем «общество это, как и другие эмиграционные конторы, своими злоупотреблениями принесло весьма значительные убытки государству». Оказывается, Мясоедов не просто участвовал в сомнительных делах «Северо-западной русской пароходной компании», но и продолжал оставаться ее представителем после возвращения на государственную службу, что являлось прямым и скандальным нарушением закона. Более того, за всем этим, возможно, таились некие гораздо более темные и ужасные дела — Фрейдберг имел кое-какие весьма сомнительные знакомства. Так, время от времени он общался с неким Йозефом Каценеленбогеном, состоявшим в 1907 году под судом по обвинению в попытке получения иностранного паспорта по подложным документам. Каценеленбоген, в свою очередь, поддерживал деловые отношения с Францем Ланцером, представителем бюро с центральной конторой в Германии, которое занималось в России наймом сезонных сельскохозяйственных рабочих. А Ланцер, докладывал Макаров, являлся тайным агентом германского Генерального штаба 97.

Поливанов в своем дневнике записал, что чудовищные разоблачения Макарова его «потрясли» 98. Хитрил он тут или нет, однако сделал все необходимое, чтобы эти сведения получили огласку. Он показал письмо В.Н. Коковцову, председателю Совета министров, и Я.Г. Жилинскому, начальнику Генерального штаба. И только после этого, не раньше, он передал письмо тому, кому оно было адресовано, генералу Сухомлинову 99.

Сухомлинов вернулся в Петербург в начале апреля, страшно сердитый на Поливанова за то, что тот разгласил подробности, содержавшиеся в меморандуме Макарова. Вызвав Мясоедова, он поставил его в известность об обвинениях Макарова и приказал подготовить объяснение и опровержение. Жандармский полковник был совершенно сражен услышанным: ему случалось быть обвиненным в разных преступлениях и злоупотреблениях, но никогда в измене. Худшее, однако, было еще впереди, грозовые облака над головой злополучного жандарма только начинали сгущаться.

В выпуске «Вечернего времени», популярной петербургской газеты, от 13 апреля была помещена статья без подписи, озаглавленная «Кому поручена в России военная контрразведка?». Статья начиналась с заявления, что будто бы имеются свидетельства, доказывающие, что в последнее время степень проникновения австро-венгерской разведки в военные секреты России значительно возросла. Совпадение ли это, вопрошал автор статьи, что примерно в то же время к центральному аппарату Военного министерства был прикомандирован некий жандармский полковник, получивший должность, связанную с делами разведки? Хотя имя Мясоедова прямо не упоминалось, статья содержала множество подробностей, которые недвусмысленно указывали на то, кто имеется в виду под «неким жандармским полковником» 100. На следующий день, 14 апреля, близкое «Вечернему времени» «Новое время» поместило интервью с Гучковым, который поручился за точность всех сведений, сообщенных «Вечерним временем», и подтвердил, что речь там действительно шла о Сергее Николаевиче Мясоедове.

Когда утром 14 апреля Б.А. Суворин, главный редактор «Нового времени», пришел на службу, у входа его уже ждал Мясоедов. Они были знакомы — Суворин несколько раз бывал в гостях в доме Мясоедовых. Жандармский полковник потребовал сообщить ему, кто стоит за чудовищными наветами. Он уверял Суворина в своей полной невиновности и брался доказать это. Суворин, который на самом деле и был автором статьи от 13 апреля, отказался удовлетворить грозное требование жандарма, однако обещал, так и быть, опубликовать опровержение, если Мясоедов даст себе труд его написать. И туг же, оборвав разговор, скрылся в своем кабинете.

Полученное таким образом туманное обещание, что «Вечернее время», возможно, позволит ему оправдаться, не удовлетворило Мясоедова. Необходимо было снять все обвинения, и немедленно. Целый день Мясоедов бомбардировал Суворина записками, умоляя его о встрече. Пусть только Суворин уделит ему время — он тут же убедится в полной невиновности Мясоедова и сам опубликует столь отчаянно необходимое опровержение. Суворин молчал. Ближе к вечеру принесли последнюю записку от жандармского полковника, на этот раз это был дуэльный картель. Его Суворин тоже проигнорировал. Очевидно, это последнее оскорбление и привело Мясоедова в состояние неконтролируемой ярости.

В воскресенье, 15 апреля, Суворин был на бегах на ипподроме, располагавшемся на Семеновской площади. Мясоедов прибыл туда вслед за ним и, растолкав зрителей, появился прямо перед журналистом. Сергей Николаевич нанес ему сокрушительный удар рукояткой хлыста по голове. Не ожидавший нападения Суворин рухнул на колени, но туг же, шатаясь, поднялся. Завязалась драка. Далее показания свидетелей расходятся. Суворин позже утверждал (утверждение это, кстати, не было подтверждено ни одним свидетелем), что Мясоедов выхватил из кармана мундира пистолет и угрожал ему. Как бы то ни было, противников растащили; Мясоедов резко повернулся и покинул площадь, не переставая выкрикивать ругательства и проклятия в адрес Суворина — труса, испугавшегося принять вызов 101.

Друзья Мясоедова вполне понимали его состояние. 27 апреля Сухомлинов послал записку Екатерине Викторовне, находившейся во Франции. «Мясоедов, — писал он, — поколотил Бориса Суворина за клевету на него в «Вечернем Времени». Другого выхода не было». Владимир Александрович сожалел только о том, что «негодяй» Суворин не был унижен еще более 102. Два дня спустя Борис Фрейдберг написал Мясоедову из Либавы, что «до <���глубины> души возмущен неслыханной наглостью и дерзостью тех, которые унизились до такой гнусной клеветы», и добавил, что друзья и знакомые Мясоедова, хорошо его знающие, ни на мгновение не усомнились в его абсолютной честности и преданности долгу 103.

Гучков между тем использовал появление упомянутых статей для того, чтобы возбудить парламентское расследование о том, чем именно занимался Мясоедов в Военном министерстве. На 19 апреля в Думе было назначено особое, закрытое заседание. Сухомлинов не мог его игнорировать: не явись он, это было бы сочтено подтверждением истинности газетных обвинений. В назначенный день в половине третьего пополудни Сухомлинов вошел в зал заседаний в сопровождении начальника штаба Жилинского и Янушкевича, исполнявшего обязанности начальника канцелярии Военного министерства.

Сухомлинов сразу заявил, что газеты неверно представили политику Военного министерства и дали ложную характеристику Мясоедову и его работе. Поскольку в министерстве нет и никогда не было тайного контрразведовательного органа, Мясоедов не мог его возглавлять. Как разведка, так и контрразведка сосредоточены в ведении Генерального штаба. Более того, ни министерство, ни лично министр никогда не давали Мясоедову никаких важных поручений. В завершение Сухомлинов заметал, что часть сведений, содержавшихся в статьях, представляют собой государственную тайну — он уже отдал приказ военно-юридической службе расследовать утечку информации.