Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

Все это вместе и заставило народные массы стихийно броситься в кровавую мясорубку крестового похода. Они шли, сметая на своем пути все мелкие населенные пункты, грабя всех подряд, чтобы прокормить себя. Анна Комнин, дочь византийского императора Алексея, писала тогда:

До императора дошел слух о приближении бесчисленного войска франков. Он боялся их прихода… Однако действительность оказалась гораздо серьезней и страшней передаваемых слухов. Ибо весь Запад, все племена варваров, сколько их есть по ту сторону Адриатики вплоть до Геркулесовых столбов, все вместе стали переселяться в Азию, они двинулись в путь целыми семьями и прошли через всю Европу… Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты. Как реки, хлынувшие отовсюду, всем войском двинулись они на нас через Дакию [65] Комнина, Анна. Алексиада. М.: Наука, 1965. С. 275. .

Даже если послы императора Алексея действительно просили папу о помощи против «язычников» (но не о крестовом походе в Иерусалим) на соборе в Пьяченце (никакие из сохранившихся византийских источников этих послов не упоминают), то в любом случае что-то пошло не так, на такое движение в Византии никак не рассчитывали и испугались. Анна полагала, что за всем этим стоит лишь неистовая проповедь Петра Пустынника: «Петр как будто покорил все души божественным гласом». Согласен с ней и архиепископ Вильгельм Тирский: «Петр был чрезвычайно полезен своею проповедью папе… Он, как предтеча, приготовлял умы слушателей к повиновению папе, и последний, предпринимая свои увещания, достигал скорее цели и тем легче привлекал к себе сердца всех» [66] Тирский, Вильгельм (Гийом). История деяний в заморских землях // История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887. . Но если бы не было изначальных предпосылок, то проповеди Петра не нашли бы столь многочисленных последователей, тем более так быстро. Это даже Христу не удавалось.

Так что отмеченная Ле Гоффом связь характера питания, роли чуда и «своеобразия средневекового христианства» вовсе не случайна:

Появление на Западе спорыньи, частый голод и горячка, вызывающие конвульсии и галлюцинации [67] Здесь тоже небрежность перевода: не голод вызывает конвульсии, а именно «горячка», mal des ardents, т. е. правильно: «…голод и эрготизм, вызывающий конвульсии и галлюцинации…», см. там же или англ. перевод: «…famines, and ergotism which generated convulsions and hallucinations…» Goff, Jacques Le. Medieval civilization 400–1500, 1990. p. 239. , деятельность антонитов, рвение участников народного крестового похода — здесь целый комплекс, где средневековый мир предстает в тесном переплетении своих физических, экономических и социальных бед с самыми неистовыми и одновременно одухотворенными реакциями. Изучая характер питания и роль чуда в средневековой медицине и духовной жизни, мы каждый раз вновь обнаруживаем эти сплетения невзгод, необузданности и высоких порывов, из которых складывалось своеобразие средневекового христианства в глубине его народных слоев. Ибо средневековый мир, даже оставляя в стороне периоды чрезвычайных бедствий, был обречен в целом на множество болезней, которые объединяли физические несчастья с экономическими трудностями, а также с расстройствами психики и поведения [68] Ле Гофф, 1992. С. 224. .

Конец у «народных крестоносцев» был печальный. Множество их погибло на своем пути, а остальные были убиты сельджуками, кроме нескольких тысяч юношей и девушек, проданных в рабство на мусульманских базарах Малой Азии. «В этом деле погибла большая часть следовавших за Петром благородных людей: Готье Неимущий, Рено де Бресс, Фульшер Орлеанский и большое количество других. На двадцать пять тысяч пеших и пятьсот конных воинов, вышедших из лагеря, едва лишь один из них смог избегнуть смерти либо плена» [69] Тирский, 1887. .

За этим «едва лишь один» архиепископ Тирский скромно скрывает самого Петра Пустынника, который остался цел и невредим, благоразумно оказавшись во время резни в другом месте. Впрочем, в этом есть определенная логика — хронист Гвиберт Ножанский упоминает характерное отличие подстрекателя похода Петра от завлеченных его проповедями народных масс: «хлеба он не ел, или почти не ел, а питался вином и рыбою» [70] Ножанский, Гвиберт. Деяния бога через франков // История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887. . Один раз, правда, дар святого Петра исчезать во время опасности даст сбой — год спустя в осажденной Антиохии пытающегося сбежать проповедника поймают сами крестоносцы.

Вторая волна крестоносцев, вышедшая в поход после хорошего урожая 1096 года, вела себя уже относительно более разумно. Закончив с местными еврейскими погромами, крестоносцы все же добрались до цели. А когда в 1099 году Иерусалим, наконец, оказался в руках воинов Христа, необходимость походов «для борьбы с неверными» стала далеко не очевидной, ибо пилигримы приносили более легкую прибыль, сами отдавая свои деньги в быстро организовавшиеся структуры вроде братства антонитов, ордена госпитальеров и, позже, тамплиеров, а продолжающиеся эпидемии эрготизма поддерживали движение паломников. Проповеди новых крестовых походов на восток и в Испанию успеха практически не имели, или имели локальное значение. Упадок туристической схемы наступал, когда урожай оказывался заражен мало. Эти периоды могли иногда затягиваться на пять-десять лет, но в такие годы и в крестовый поход зазвать сложнее. А в годы эпидемий — смысла в новых крестовых походах нет. Если не стоят более важные политические и экономические задачи, то лучше просто поддерживать стабильный бизнес и пропагандировать паломничество. Пилигримы выгодней, чем разорительные крестовые походы. В крестовом движении наступило определенное затишье, которое ведущие историки крестовых походов отмечают, но определить причину затрудняются:

Создается впечатление, что после завершения первого крестового похода энтузиазм в большей части Западной Европы поостыл… Из Лимузена, где проповедь первого крестового похода вызвал необычайный энтузиазм, в 1102–1146 годах не отправился ни один крестоносец. Нельзя, впрочем, сказать, что исчезло стремление посетить Гроб Господень — из этих мест в начале XII века в Иерусалим отправлялось много пилигримов, как будто старая традиция мирного паломничества одиннадцатого столетия вновь заявила о себе. То же происходило и в Шампани, еще одном центре вербовки участников первого крестового похода. Не сохранилось упоминания ни об одном шампаньском крестоносце в 1102–1146 годах, однако засвидетельствованы многочисленные случаи паломничества в Иерусалим. Среди многих именитых паломников мы видим графа Гуго Труаского, который провел в Иерусалиме четыре года с 1104 до 1108 и ездил туда опять в 1114 и 1125 годах, когда он сам вступил в орден тамплиеров. За тот же период не нашлось ни одного крестоносца в Провансе, ранее щедро снабдившего рыцарями крестовый поход в 1096 году, но было множество пилигримов в Иерусалим [71] Riley-Smith, 2002. pp. 80–81. .