Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

На возможный интересный исторический аспект эпидемий обратил внимание профессор Юлай Шамильоглу:

Многие ли историки Золотой Орды рассматривали современный Татарстан в качестве одного из регионов мира, наиболее подверженного отравлению спорыньей? Такое отравление возникает из-за грибковых ядов, известных как микотоксины (mycotoxins), ассоциируемых с заплесневевшим зерном (особенно рожью), которое созрело поздно при холодной и влажной погоде. Симптомы различных типов отравлений грибковыми ядами колеблются: от потери пальцев и конечностей; кишечных нарушений; дрожи, спазмов и других проблем, затрагивающих нервную систему; психозов; подавления плодовитости и до широкого круга других устрашающих симптомов… Хотя этот важный для общественного здоровья феномен в России впервые попал в поле зрения только в конце XVIII в., на севере Европы, как явление, он существовал с древнейших времен в связи с холодным климатом и более коротким периодом выращивания. Плесень появляется на зерне в поле, или на траве в степи потому, что более холодное, чем обычно, лето отодвигает уборку на более поздний срок, когда температура становится холоднее, а погодные условия более влажными. Это — результат сезонного или более длительного колебания климатических условий. Однако многие ли ученые принимали во внимание то влияние, которое могли оказывать плохие для роста растений сезоны или климатические спады на территории Золотой Орды? [212] Шамильоглу Ю. Направления в исследовании Золотой Орды // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. Пер. с англ. Д. М. Исхакова. Казанский государственный университет. Казань, 2002. С. 23–24.

Несмотря на вышеизложенное, ни в России, ни в СССР, никто списков эпидемий эрготизма по русским летописям и агиографической литературе, насколько мне известно, не составлял. Но в последние десятилетия хотя бы понимание этиологии болезни (и этимологии самих названий «корчета» и «коркота») иногда встречается: «Другой вид патологии вызывался употреблением зерна, зараженного спорыньей. В летописях она носит название «коркота», «корча», «корчета», так как при отравлении наблюдались судороги» [213] Кубенское озеро: взгляд сквозь тысячелетия // Н. А. Макаров, А. В. Суворов и др. Институт археологии РАН. Вологда, 2001. С. 35. .

Бороться со «злыми корчами» в прошлые века было практически бесполезно. Даже если бы люди знали о вреде спорыньи, то нередко зерна ржи просто невозможно было одним веянием отделить от рожков. Веяние — это бросание против ветра или бросание о стену, рассчитанное на отскок зерна и опадание мякины. При веянии на улице зерно бросали хлебной лопаткой против ветра или высыпали равномерно из ведра. Мякину (шелуху) и более легкую спорынью относило ветром в сторону. Лучше всего получалось при хорошем ветре. Это если он есть и не идет дождь.

А. Х. Болотов отмечает громадную трату времени на веяние зерна. Мало того, что надо было выжидать погоду, на четверть зерна (8 пудов) иногда требовалось 4–5 часов работы. При плохом ветре приходилось перевевать 3–4 раза. И. Комов подчеркивал огромную трудоемкость сушки в овинах и молотьбы. Однако даже большие затраты труда часто были бессильны сделать зерно более или менее чистым. В тех случаях, когда ветра вовсе не было, лопаты очень плохо помогали делу. Зерно, а потом и мука были полны примесей (спорынья, от которой мука становится «темна и синевата», головня, которая остается в пшенице, костер во ржи и т. д.) [214] Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М.: РОСПЭН, 1998. С. 148. .

Но о вреде спорыньи не догадывались очень долго. А потом еще долго в это не верили, ибо спорынья коварна — она практически всегда присутствовала в урожае, но сильно ядовита была не всегда, что заставляло крестьян как в Европе, так и в России сомневаться в ее ответственности за огонь св. Антония и «злые корчи».

История «злых корчей» в России — это история борьбы с крестьянскими предрассудками и верой во благо и «спорость» хлеба от спорыньи. Борьбы, надо заметить, почти бесполезной. Полтора столетия просветительской деятельности врачей прошли практически впустую. Население России до самого последнего времени не верило во вред «матери ржи», она по-прежнему считалась удачей и прибылью к урожаю. Спорынья перестала представлять перманентную проблему лишь с разрушением традиционного деревенского уклада жизни. Схожая картина наблюдалась и в Европе. Основное отличие российских эпидемий от европейских — это отсутствие бизнеса на них: никакой серьезной коммерческой инфраструктуры вокруг заболевания не возникло. За отсутствием демонологических трактатов ведьм также жгли относительно мало — счет шел на сотни, а не на десятки или сотни тысяч. Зато отыгрались на раскольниках. Полуязыческое «двоеверие» оказалось для христианства непреодолимым, народ мог осерчать на колдуний только за гибель урожая или мор, но не за «дьявольщину», несмотря на стремление церковников к подавлению конкуренции:

Христианские пастыри не ограничились только поучениями и запретами; они требовали предания обличаемых строгому суду и казням… Как сжигались музыкальные инструменты и волшебные книги, так подобную же участь испытывали и колдуны, и ведьмы [215] Афанасьев А. Н. Древо жизни: избранные статьи. М.: Современник, 1982. С. 413. .

Впрочем, один из самых известных случаев сожжения двенадцати «женок вещих» в Пскове (6919 год [216] Во второй псковской летописи более точных указаний нет, там всего одна фраза: «Того же лѣта псковичи сожгоша 12 жонке вѣщих» но, скорее всего, это 1410 год, а не 1411, как считает Афанасьев: для псковского летописания XV в. характерен сентябрьский стиль времяисчисления, а мор от эрготизма, вызвавший, вероятно, сожжение «ведьм», начинался в России обычно осенью, т. е. рассматривать надо год раньше. Именно 1410 год для этого события указывался в словаре Брокгауза. ) произошел из-за самой спорыньи непосредственно — вскоре после прокатившегося по множеству волостей ужасного мора, в чем «ведьм», скорее всего, и обвинили, как считал А. Н. Афанасьев: «заметим, что около этого времени действовала на Руси страшная моровая язва, которая и могла послужить поводом к их обвинению» [217] Афанасьев, 1982, 413. . Единственное, что не знал знаменитый исследователь фольклора — упомянутая им «страшная моровая язва» была как раз эрготизмом, отмеченным во множестве летописей (прiиде на люди люто умертвiе корчета).