Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Версаля при королях

Вы только представьте себе! Чтобы побыть рядом с избранницей, бедному Людовику (его, впрочем, не нужно слишком уж жалеть) приходилось наряжаться пастушком, а его возлюбленной — пастушкой, и тогда на глазах четырех или пяти тысяч зрителей, не упускавших ни малейшего их жеста, они получали возможность протанцевать несколько па. Ему приходилось устраивать карусели, балеты, кавалькады из пятисот всадников, заказывать Мольеру пьесы, Люлли — музыку, Бенсераду [38] Исаак де Бенсерад (1612–1691) — подвизавшийся при дворе и великосветских салонах поэт, либреттист придворных спектаклей, для которых он сочинял стихотворные тексты. — стихи, и все для того, чтобы высказать свою любовь… Сквозь праздничный шум, сквозь звуки оркестра и фанфар какой-нибудь куплет, четверостишие или иной намек доносил обращение царственного воздыхателя к его подруге. В такие мгновения, боясь, как бы полный значения взгляд не был пойман нескромными свидетелями, они даже избегали смотреть друг на друга.

Длившееся восемь дней празднество «Услады зачарованного острова», когда вереницы римских императоров, дикарей, нимф, времен года и времен дня, знаков зодиака, садовников, жнецов, покрытых снегом старцев сменяли друг друга; равно как и «Балет Искусств» и устроенное под освещенными кронами парка представление «Принцесса Элидская, или Влюбленный Геракл» — все это было не чем иным, как признанием Людовика в любви к своей Луизе, способом сказать ей обыкновенное «я люблю тебя». Простой смертный вышел бы из положения с меньшими затратами — записочкой, вложенной в букет.

Можно возразить: наверняка те двое все же имели счастливые моменты уединения; вряд ли Луиза четырежды становилась матерью, если бы лишь красовалась на сцене в компании украшенной бантами овечки, с пастушеским посохом розового дерева в руках. Да, согласен, это так. Но какой же ценой, какими муками пришлось оплатить ей эти немногие часы тайного блаженства!

Униженная непрестанной слежкой, страдающая от злобы и зависти соперниц, от ненависти не только королевы, что было естественно, но и Мадам, [39] Мадам — титул жены брата короля, ею была тогда Генриетта Английская, питавшая нежные чувства к королю. чьей фрейлиной она состояла, Лавальер стыдилась своей любви и не смела поднять головы.

Ей приходилось вставать с постели после родов, едва придя в себя; пошатываясь, полумертвая от слабости, нарумяненная до бровей, она появлялась на придворном празднике, чтобы своим присутствием прекратить злобные пересуды. Неизменно сопровождая Мадам на церковную службу, она вынуждена выслушивать, как с высоты своей кафедры проповедники бичуют скандальность ее поведения. А проповедники были не из тех, кто вгоняет в сон: то был великий Боссюэ, [40] Жан Бегинь Боссюэ (1627–1704) — выдающийся проповедник, автор богословских и исторических сочинений; с 1670 г. воспитатель наследника престола, приверженец идеи божественного происхождения монархической власти. который, склонившись в ее сторону и указуя перстом, громыхал: «Vides hanc mulierem… Видите ли вы сию женщину? Все свое оружие она сложила к ногам победителя…»; то был отец Маскарон, [41] Жюль Маскарон (1634–1703) — прелат, проповедник. взывавший к королю: «Поскольку уважение, которое я к Вам питаю, не позволяет мне выразиться напрямик, то имейте, Государь, проницательности больше, чем я имею дерзости…» И все это надо было слушать с невозмутимым видом, с гордой осанкой.

Однажды она так внезапно и тяжело заболела, что испугалась: не отравили ли ее? В другой раз убийцы забрались ночью к ней на балкон; услыхав, как они пытаются открыть ставни, она в одной рубашке убежала в комнату служанок.

Всякая свободная связь сопровождается сложностями — огромное число романов и неисчислимое множество комедий могут это подтвердить. Но, право же, страдать так, как страдала бедная Лавальер, умеют немногие: большинство ценящих свой покой людей предпочли бы этим мукам незамедлительный разрыв.

Но она любила глубоко и поэтому все сносила. Она смирилась с неверностью обожаемого возлюбленного, она даже согласилась стать служанкой у своей торжествующей соперницы, Монтеспан, [42] Франсуаза-Атенаис де Рошешуар, маркиза де Монтеспан (1641–1707) — с 1660 г. свитская дама, затем гофмейстерина королевы Марии-Терезы и фаворитка короля. и наряжала ту для любовных свиданий. Случалось, король по возвращении с охоты заходил к Луизе напудриться, сменить платье, очистить от пыли башмаки, прежде чем появиться у новой любовницы. Играть роль ширмы для той, что ее сменила, — это было пределом унижения. Она же продолжала терпеть, она продолжала любить…

Но настал час, когда жизнь среди этих бессердечных людей стала невыносима. Истерзанная любовью и угрызениями совести, она решилась бежать, бежать в такую далекую даль, где уже не слышны разговоры о жестоком версальском дворе. Кроме могилы, лишь одно место на земле, столь же безгласное и недоступное, могло скрыть бедняжку от злой судьбы и дать возможность искупить ее грех — излишнюю мягкость сердца. Она испросила дозволения уйти в монастырь кармелиток. [43] Орден кармелитов — монашеский орден строгого устава, основанный в Палестине возле горы Кармель в XII столетии. Женский орден кармелиток широко распространился во Франции с XV в.

Ах, как мечтала она порвать разом все цепи и исчезнуть, не обмолвившись о своем намерении! Но этикет держал ее в плену, и злорадное любопытство придворных сплетников вдоволь натешилось зрелищем ее горькой расплаты.

Она носила титул герцогини и была обязана вести себя в соответствии с рангом: ей надлежало надеть парадное платье и броситься к ногам королевы, испрашивая прощения; накануне отъезда она вынуждена ужинать со своей спесивой, но изображавшей сострадание соперницей. В последнее утро ей еще пришлось стоять на дворцовой мессе; присутствующие не сводили с нее глаз и деликатно отворачивались от королевской ложи: там горько плакал Людовик XIV. Служба кончилась; вместе с детьми Лавальер села в просторную карету; в другую поместились ее мать, брат с женой, одетые, как и она, в самое нарядное платье. У ворот замка мужчины, прощаясь с этим замученным созданием, которое никому не причинило зла, обнажили голову.

По дороге в монастырь люди в Париже глядели на нее из окон; Луиза заметила, что иные из женщин плакали. Наконец приехали; она долго прощалась с детьми, затем, выйдя из кареты, быстро скользнула в приоткрытую дверь, и та за нею затворилась.

С прибытием «новенькой» дисциплина в монастыре чуть смягчилась: монахини получили дозволение разговаривать. Они устроили в честь герцогини маленькое празднество с обязательным для всех условием: нужно было спеть какой-нибудь куплет. Сидя по обычаю кармелиток в своем белом шелковом платье на полу, Луиза охотно подчинилась: никогда, даже во времена пышных шествий «Зачарованного острова», не было ей так хорошо. Вскоре «ангел» (так звалась у кармелиток сестра, заботившаяся о «новеньких») отвела ее в келью.