Вячеслав Софронов - Отрешенные люди

- Грешен, знаю, - громко вздохнул Вавила и опять перекрестился, глядя в зарешеченное оконце, выходившее на тюремный двор.

- Зачем играешь, коль знаешь, что грешишь?

- А сам почему играл? - хитро поглядел на него Вавила, и в его голубых глазах блеснул лукавый огонек.

- Чем тут еще заниматься, коль не в кости играть? - ответил Иван.

На другой день ему удалось извлечь из подкладки несколько серебряных монет. Он раздобыл на них бумагу, написал записку поручику Кураеву, указав дом, где тот проживал, и передал ее пожилому арестанту, которого каждый день брали пилить дрова в соседнем с острогом монастыре. Тот, вернувшись обратно в подвал, сообщил Ивану таинственным шепотом, что записку обязательно доставят куда надо, и попросил еще денег.

9.

Когда Гаврила Андреевич Кураев, вернувшись из очередной поездки, вошел в дом, слуга молча протянул ему скомканный грязный клочок бумаги.

- Что это? - брезгливо спросил он, беря записку.

- Сами читайте, - ответил слуга, - поймете.

- От Ивана? - осенило Кураева. - Где он? Уехал?

- В остроге, - коротко пояснил слуга и зашаркал из передней к себе в каморку.

Прочтя записку, Гаврила Андреевич от души чертыхнулся, обругав себя, что связался в который раз с Зубаревым, который просто мастак был попадать в самые что ни на есть затруднительные ситуации, и, сменив дорожное платье, поехал, несмотря на поздний час, к канцлеру Бестужеву прямо на дом.

Тот незамедлительно принял его и усадил у жарко пылающего камина, предложил стакан с вишневой наливкой.

- Своей выделки, попробуйте, - мягко улыбнувшись, сообщил поручику.

- Весьма польщен, - кивнул Гаврила Андреевич, поднося стакан ко рту и ловя носом тонкий аромат, исходивший от вина. Он и ранее слышал, что канцлер, будучи в добром настроении, частенько предлагает посетителям собственного изготовления настойки, которые получаются у него весьма недурственные.

- Рассказывайте, чего узнали, - проявил нетерпение Алексей Петрович, чуть пригубив настойку из своего стакана.

- Пакет доставлен в Архангельск и отдан прямо в руки губернатору, сообщил Кураев, сделав большой глоток.

- Какой вы, право, недогадливый, или желаете таковым показаться, фыркнул в его сторону канцлер, - не о пакете речь. Неужели не поняли, что то лишь предлог? Сумели заглянуть в Холмогоры?

- А то как же, - ответил Кураев, понимая, что Бестужева меньше всего интересует пакет, но решил чуть поиграть с канцлером в ту же самую игру, что тот обычно вел сам, строя ее на полунамеках и ничем не примечательных словах-уловках. - В Холмогоры заезжал, но не надолго, чтоб лишних разговоров не было.

- И как там? Вас спросили о цели визита? Остановили при подъезде или лишь в самом селении? Проверили подорожную?

- Вы, ваше сиятельство, будто сами там побывали, все правильно передаете. Зачем, спрашивается, было мне ездить, время терять.

- Проверяй, а уж потом доверяй, - шутливо погрозил ему пальцем Бестужев и вновь взял стакан. - Рассказывайте все по порядку.

Поручик быстро изложил результаты поездки, не упустив, того, что солдаты в карауле в самих Холмогорах недовольны службой, много пьянствуют, на караул выходят не во всякий день, ссылаясь на болезни, в чем офицеры им явно потворствуют. Всем местным жителям известно, что в остроге у них томится ссыльный император Иван Антонович, и поручику в трактире самому пришлось услышать сочувственные слова о ссыльном.

- Так я и думал, - стукнул стаканом о стол канцлер, от чего красное вино выплеснулось ему на рукав. - У нас в России ничего тайно сделать нельзя, обязательно каждая баба о том знать будет, и соседке тотчас сообщит.

- Истинно так,- согласился Гаврила Андреевич, - особая у нас страна, шила в мешке не утаишь, а тем более, принца наследного.

- Сколь раз говаривал государыне, что в крепость его надо перевезти и под боком держать, а она меня и слушать не желает, - продолжал сокрушаться Алексей Петрович. - Так и до беды недалеко.

- Смею заметить, - осторожно вставил слово Кураев, - иностранные суда в порт архангельский заходят, а досмотр за ними тоже слабый.

- И об этом думал, - отирая руку салфеткой, согласился Бестужев, - надо срочно что-то предпринимать, пока...- и он рассеянно надолго замолчал, глядя в огонь, лизавший березовые дрова в камине.

- Разрешите напомнить, что человек, коим вы изволили интересоваться год назад, в остроге находится, - перебил размышления канцлера Кураев.

- Что за человек? - уставился на него Бестужев.

- Купеческий сын из Тобольска, Иван Зубарев.

- Зубарев, Зубарев...- несколько раз повторил, вспоминая, Алексей Петрович. Вспомнил, легко провел ладонью по лбу и осведомился: - За что он в острог посажен? Набедокурил где?

- В Берг-коллегии несколько человек побил.

- Вот как? Интересно. А с чего он в той коллегии очутился?

- За результатами проб на серебро пришел. Я от него записочку из острога получил, остальные подробности мне неизвестны, - вынул он из кармана иванову записку.

- Любопытно, дайте взглянуть, - Бестужев протянул к нему руку, взял записку, развернул и быстро прочел. - Почерк у него сам за себя говорит: у таких людей душа нараспашку. Верно говорю?

- Похоже, что так, - согласно кивнул поручик.

- Они, люди подобного склада, по наивности во всякие переделки и попадают. Так что вы от меня хотите, Гаврила Андреевич? Чтоб я этому неудачнику помог? То несложно.... А что он пишет,- вновь взглянул он в записку, - будто бы академик Ломоносов участие в его деле принимал?

- То мне неведомо. Как домой из Архангельска вернулся, слуга мне записку передал. Про академика мне ничего не известно.

- Да... тут есть, над чем подумать. Разрешите этот клочок бумаги у себя оставить? - Кураев согласно кивнул не возражая. - Завтра же наведу справки, что известно по делу сего Зубарева, и тогда дам вам окончательный ответ. Но в любом случае, благодарю вас за службу, и... - канцлер сощурился, протянув вставшему поручику руку для пожатия,- возможно, вскоре смогу обрадовать вас получением достойной награды за вашу преданную службу.

- Рад стараться! - щелкнул тот каблуками и бережно коснулся кончиками пальцев руки графа.

... Через несколько дней, когда Бестужев-Рюмин томился в ожидании в приемной императрицы, которая уже вторую неделю под разными предлогами отказывалась выслушать его, он заметил уверенно шедшего через малый зал Ивана Ивановича Шувалова. На нем был камзол вишневого цвета с большими пуговицами из чистого золота и такими же массивными пряжками на башмаках. Став любимцем Елизаветы Петровны, он, к чести сказать, не поимел для себя какой-то особой выгоды, как это обычно случалось при дворе: не получил высоких чинов или званий, крупных земельных наделов с крестьянами; только испросил для себя у государыни единственную привилегию - быть покровителем людей, приобщенных к наукам и искусствам. Все в столице знали о его дружбе с академиком Ломоносовым, у которого граф даже брал уроки словесности и риторики. Вспомнив о том, канцлер решил не упустить случая, чтоб побольней уколоть человека из враждебной ему шуваловской партии.