Alexandrov_G - Дверь в стене

Целую вечность, уместившуюся между первой и двести сороковой секундой одно государство показывало другому государству чего оно стоит.

И это был ещё не конец.

Мы оставили всех стоять на верхней палубе в ожидании. Кроме Макартура и ещё нескольких человек никто не знал, в чём причина, как ещё не знаете и вы, почему так важно было провести хронометрирование всей процедуры подписания акта.

Макартур чего-то ждал и, глядя на него, ждали и все остальные. И вдруг они услышали. Услышали звук, напоминающий зудение комара, звук усиливался, нарастал, пока не превратился в знакомый выстроившимся на палубе звук приближающейся воздушной армады.

В день, когда Япония подписала капитуляцию, состоялся самый большой в истории воздушный парад. Парад победителей. По разным оценкам в нём участвовало от 1400 до 3000 самолётов. Отбросим крайние цифры и поверим очевидцу, Теодору Уайту, в своей книжке In Search of History он пишет, что в параде участвовало 400 тяжёлых бомбардировщиков B-29 (на самом деле их было 462) и полторы тысячи самолётов морской авиации, всего примерно 2000 самолётов:

Они шли не волнами, как при налётах, а разом, все вместе, шли низко, можно было разглядеть лица пилотов, шли, давя всё рёвом моторов, шли не торопясь, не скрываясь, казалось, им не будет конца.

Современному человеку представить себе что это такое - две тысячи самолётов, просто напросто невозможно, сегодня предметом восторга служит участвующий в параде десяток самолётов, а ведь 2 сентября 1945 года этих десятков было две сотни.

Даже в самых больших и самых страшных налётах Второй Мировой вроде налётов на Токио и Гамбург количество самолётов находилось в пределах 700-800 и, повторюсь, они налетали волнами. а тут - 2000. И разом, крыло к крылу.

Попробуйте представить, что значит провести такой воздушный парад, что значит написать его сценарий, расписать полётные задания, рассчитать и доставить требуемое количество горючего, рассчитать время, когда поднимаются бомбардировщики с Сайпана, а когда с Тиниана, где они встречаются, кто за кем пристраивается, в какой точке и когда к ним присоединяются самолёты палубной авиации с одного авианосца, когда и где с другого, с третьего и так далее, пока они не соберутся все вместе и не полетят к цели.

Этот парад являлся самой масштабной воздушной операцией не только Второй Мировой, но и вообще известной человечеству, и не упоминается он всего лишь по той причине, что из бомболюков самолётов не вываливались бомбы. И не упоминается зря. Бомба-то ведь вывалилась, невидимая и неслышимая, но при этом невиданная и неслыханная. Всем бомбам бомба, страшнее любой атомной.

Было утро, полдесятого утра, двухтысячная воздушная армада бесконечной лентой приходила с юго-запада, проходила над самыми населёнными и наиболее разорёнными войной районами Японии, над Токийским заливом, над "Миссури", потом над развалинами Йокагамы, потом над тем, что осталось от Токио и уходила дальше, в ту сторону, откуда над Японией вставало из океана Солнце.

В задранные к небу японские головы кувалдой вбивали символ за символом.

Японцам, полагавшим, что они войну видели и что они всё-всё в войне поняли, показывали, что ни черта они не поняли и что видели они, вообще-то, очень мало и что при желании им можно показать куда больше того, что они видели до сих пор.

Вечером того же дня, военный корреспондент Теодор Уайт, отправив в редакцию отчёт о завершившейся восемь часов назад церемонии, сидел на бетонном пирсе Йокагамы с коллегой журналистом "Пеппером" Мартином, они курили и делились впечатлениями, когда Мартин толкнул Уайта локтем и показал ему на плавающую внизу обёртку от "Cracker Jack". Япония, на чью землю никогда не ступала нога захватчика и скомканный целлофан из под засахаренных арахисовых орешков. "Now the Americanization of Japan would begin" - меланхолично заметил Уайт.

Долгое время была популярна история о том, что генерал Йосихиро Умецу, человек с лицом, которое легко ненавидеть, через несколько дней после того, как он поставил свою подпись под актом капитуляции, совершил харакири, покончив с собой. История красивая, но действительности не соответствующая. Умецу был арестован, судим как военный преступник и осуждён к пожизненному заключению.

Отсидев несколько лет, он тяжело заболел и умер. Перед смертью он изъявил желание креститься. Его просьбу удовлетворили. Последний начальник штаба японской императорской армии, несгибаемый воин, раб долга, почитавший императора как живое божество, умер христианином.

Трудно представить себе более голливудский сюжет. А между тем это жизнь. Жизнь как Кино и Кино как Жизнь.

Даже и шапочное знакомство с историей строительства непотопляемого авианосца "Япония" позволяет нам взглянуть на предмет с ещё одной и несколько неожиданной стороны. Если мы дадим себе труд это сделать, то обнаружим параллели, которые в некоторых случаях помогут нам если и не понять, то хотя бы уловить некую логику того, что происходило после войны и в начале 50-х уже в СССР.

Почему главой оккупационной администрации в Японии был назначен Макартур? Причём словосочетание "глава оккупационной администрации" сознательно вуалировало фактическое положение дел, в реальности Макартур был чем-то вроде наместника или генерал-губернатора. Значение фигуры такого масштаба понятно, как и очевиден возникающий вопрос - почему именно он?

Например, адмирал Нимиц полагал, что поскольку основную тяжесть войны на тихоокеанском театре вынес на своих плечах флот, то этот очень важный пост после войны по справедливости должен был бы занять если и не он сам, то уж кто-то из могучей адмиральской кучки непременно. А тут вдруг - Макартур.

Так вот случилось это потому, что государство исходило не из соображений справедливости, а из соображений собственной безопасности. Война закончилась и армия должна была занять в государстве то место, которое она занимает в "мирное" время, армия должна была "умалиться" и не только в одном лишь физическом смысле, уменьшить её численно было делом если и не самым лёгким, то далеко не самым трудным, в течение первого же послевоенного 1946-го года вооружённые силы США были сокращены с 8.2 до 1.2 миллиона человек, однако гораздо более трудной задачей было уменьшить неимоверно выросшее в годы войны политическое влияние военных.