Alexandrov_G - Дверь в стене

Флот превратился в угрозу. В угрозу самому государству. Он был слишком велик, слишком силён, слишком популярен, слишком дорог. С этим следовало что-то делать. Делать кому?

Да Секретарю по делам Флота, разумеется. Кому же ещё?

Форрестол должен был избавиться вот от этого вот великолепия:

Великолепия, которое он же и создал. От дела всей жизни.

"Я тебя породил, я тебя и убью."

Убивался флот так:

Вступая в войну, в самый её канун, на 12 июля 1941 года США имели в "списочном составе" ВМС 790 единиц. Отдельной строкой в списке считаются так называемые surface warships или флот, как его понимает массовое сознание - боевые корабли, за вычетом амфибийных средств, минных тральщиков, подводного флота и (между прочим) авианосцев. Таких кораблей у американцев в 1941 году было 225.

В августе 1945 года, в канун подписания Японией акта капитуляции в составе US Navy было 6768 "вымпелов", в том числе 833 surface warships.

К июню 1950 года или к началу войны в Корее в составе флота осталось 634 "вымпела" и 161 surface warships соответственно.

Что-то выводилось в резерв и ставилось на консервацию, но подавляющее большинство кораблей беспощадно резалось и шло на металлолом, а также по возможности продавалось или просто дарилось "друзьям". Если кому-то нужны цифры, то из имевшихся в 1945 году 23-х линкоров в составе флота остался один, из 28-ми так называемых fleet carriers или "больших авианосцев" осталось 11, из 71 эскортного авиносца осталось 4, из 72 крейсеров осталось 13, из 377 эсминцев осталось 137, из 361 фрегата осталось 10.

Нравилось ли флоту, что его режут? Понятно, что нет. Ни кораблям, ни людям. С рядовым составом было легче, он с нетерпением ждал "дембеля", но флот силён "кадрами", профессиональными моряками, теми, кто навечно связал свою жизнь с морем и вот с ними легко не получалось. Легко не получалось ни у них самих, ни у государства. Проблема с трудоустройством миллионов демобилизованных была решена при помощи всё того же "плана Маршалла" - американцы давали деньги европейцам и те на американские деньги размещали заказы на американских предприятиях, а так как Европа лежала в руинах и самих европейцев было очень много, то и заказы хлынули рекой, завращав колёса американской экономики. Рабочих рук не хватало почище военного времени. Начался невиданный послевоенный бум с его boom generation, с его большими автомобилями, с собственными домами, с расклешёнными юбками, с причёсками "конский хвост" и рок-н-роллом. Начался сплошной Элвис Пресли.

Начался праздник жизни.

Но не всем, не всегда и не на каждом празднике бывает хорошо. Потому что праздник это праздник, а жизнь это жизнь. И раз уж так получилось, что всплыли в очередной раз в нашем повествовании европейцы, то не будем упускать момент, а дёрнем удочку, подсечём их и посмотрим повнимательнее как на вытащенный праздник, так и на тех, кто празднует. Возьмём Францию. Не в последнюю очередь потому, что французы народ жизнерадостный и праздники они не только любят, но и отмечают. Новый Год там, Рождество. И про взятие Бастилии они не забывают. И про выигранную ими, как считается, Первую Мировую Войну. И про выигранную ими же Мировую Вторую. И символы победы у них тоже есть. Всё как у людей. Для нас символ победы это красный флаг над рейхстагом, а для них - освобождение Парижа. Вот очень популярная фотография, запечатлевшая этот судьбоносный момент всенародного торжества:

Фотография хорошая, как хороши и плакаты. Один по одну сторону les Champs-Élysées, другой по другую. "VIVE DE GAULLE". На фото всё хорошо и все хороши. Но лучше всех - повесивший на сгиб руки трость и аплодирующий "силам свободной Франции" горбун в юго-восточном углу. Этот образ (или, если угодно, символ) немедленно отсылает мою память к другой картине и другому празднику:

Это известнейшая и нашедшая своей известности цену картина очень хорошего художника Эдуарда Мане "Улица Монье с флагами", выставленная в 1989 году на аукционе Кристи и купленная музеем Пола Гетти за 26.4 миллиона долларов. На ней кистью гения создан слепок действительности, запечатлён момент празднования любящими праздники французами так называемого "Дня Мира", провозглашённого национальным праздником 30 июня 1878 года. В этот день Франция решила поставить на дороге, которой она идёт, очередной верстовой столб, отрезая себя от прошлого и оставляя позади катастрофу проигранной франко-прусской войны и затоптанную Парижскую Коммуну. На первый взгляд картина весёлая, "яркая", да и как может быть иначе, праздник же. Но второй взгляд бьёт вас как обухом - патриотическую гармонию триколоров нарушает фигура нищего на костылях. Он на этом празднике чужой. Это не его праздник. Главная идея картины не только в том, что есть праздник и есть праздник, "и вместе им не сойтись", но ещё и в том, что каждый праздник имеет свою цену. Любой праздник чем-то оплачен. Или кем-то.

И "освобождение Парижа" отнюдь не исключение. За него тоже "уплочено". И уплочено неимоверно высокой ценой. Вот этой:

Это не придуманные, а реальные освободители Парижа.

Вот они шагают, вот они топчут булыжник парижской мостовой:

Если сравнить известную и прославленную фотографию "въезда в Париж" с фотографиями чёрно-белыми и куда менее известными, то нельзя не заметить, что солдат на вторых куда больше, а зевак на Елисейских Полях несопоставимо меньше. И это, как и всё в нашей жизни, имеет своё объяснение - Франция и французы никогда не забудут, что освободители освободили их от сделанного в 1940 году французского выбора и называется этот выбор Общеевропейский Дом. С одним окошком на Бискайский Залив, а другим - на Урал. И выбор этот, как и решимость отстаивать своё право на него, никуда не делись, найдя точную формулу в выступлении де Голля в Страсбурге в 1959 году, когда он патетически провозгласил: "Oui, c’est l’Europe, depuis l’Atlantique jusqu’à l’Oural, c’est toute l’Europe, qui décidera du destin du monde. (Да, это Европа, от Атлантики до Урала, Европа, которая будет решать судьбы мира!"

Поскольку заявление было публичным, то немедленно последовал официальный протест советского правительства, так как СССР не имел никаких планов по вступлению в "Европу". Ни целиком, ни каким-либо своим членом.