Альфред Рамбо - Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Именно тогда Бестужев тесно сблизился с Екатериной. Видя у царицы ухудшение болезни и понимая все ничтожество великого князя, он придумал такой план, который принес бы великой княгине императорскую корону или в качестве соправительницы мужа, или как регентше при сыне. В своих мемуарах Екатерина признается, что великий канцлер сообщил ей о своем замысле, но она не придала никакого значения «подобному вздору» и сожгла это компрометирующее письмо. Но все-таки великая княгиня была готова к любому развитию событий и даже рискнула сказать в присутствии всех иностранных посланников и самого Лопиталя: «Никакая женщина не сравнится со мной по смелости; в этом я дохожу до безумия» [80] Из донесений Лопиталя. См.: Rambaud. Instructions. Т. II. Р. 67. . Однако, сколь бы ни осмелели Екатерина и Бестужев, какие бы рискованные планы они ни вынашивали, для них все-таки не было никакой пользы в том, чтобы кампания 1757 г. окончилась унизительной катастрофой. Если они рассчитывали на армию и если, как утверждал Вильямс, «Апраксин был всецело предан великой княгине», у них не могло быть ни малейшего интереса, чтобы эта армия была разбита, а ее главнокомандующий совершенно опозорился! Напротив, Бестужев не уставал побуждать Апраксина, дабы тот прекратил это обескураживающее отступление. Екатерина также писала к нему в том же смысле, и если эти письма вменялись ей потом как государственное преступление, то вовсе не потому, что она давала фельдмаршалу дурные советы, а из-за недопустимости для нее, всего лишь великой княгини, переписываться с командующим армией.

Таким образом, никакие политические соображения не повлияли на отступление Апраксина, оно объяснялось чисто военной необходимостью, и г-н Масловский, используя архивные документы, с очевидностью доказал это.

При первых известиях об отступлении Конференция, осаждаемая протестами посланников, даже не знала, что и отвечать.

24 сентября им было сказано, что все объясняется лишь нехваткой фуража, отчего армии и пришлось сделать несколько маршей в обратном направлении. Апраксину сразу же послали приказание возобновить наступление и хотя бы попытаться взять Лабиау. Но 25 сентября Апраксин сообщал об отступлении в Курляндию, а 3 октября заявил, что не имеет возможностей к возобновлению военных действий. 5-го объявлен новый указ царицы: Коллегии иностранных дел предписывалось сообщить союзным дворам о состоянии дел, при котором «справедливо мог наш фельдмаршал рассудить, что не только для нас, но и для самих союзников наших несравненно полезнее сохранить к будущей кампании изрядную армию, нежели напрасно подвергать оную таким опасностям, которые ни храбростью, ни мужеством, ни человеческими силами отвращены быть не могут» [81] Масловский. Вып. 1. С. 327–328. . Приходилось обещать наступление в скором будущем, хотя армия на самом деле была неспособна на это, что и подтвердил военный совет 9 октября. Тем не менее в главную квартиру пришло письмо, подписанное самой царицей, где фельдмаршалу Апраксину повелевалось: 1. удерживать Мемель; 2. наступать на Лабиау; 3. угрожать Кёнигсбергу; 4. разгромить Левальда, если он перейдет через Неман. В ночь на 17 октября собрался военный совет, где было решено, что если и можно удерживать Мемель и даже побить Левальда, коль скоро он отважится на наступление, но снова занять Восточную Пруссию и угрожать Лабиау или Кёнигсбергу нет никакой возможности. Присутствовавшие на этом совете генералы были не только людьми военными, но еще и придворными. Они проявили глубокое чувство долга и даже в некотором смысле смелость, противясь приказу, подписанному Елизаветой. Решение оказалось единодушным, и Фермор, который вскоре сменил Апраксина, выразил то же мнение, что и он. Совет посчитал невозможным выполнить такой приказ «без подвержения к истреблению всех людей и лошадей голодом, а потому их совершенному и безоборонному от неприятеля всей армии разбитию; прежде получения точного высочайшего повеления о невзирании ни на какую видимую всей армии бесплодную погибель в то не вдаваться» [82] Масловский. Вып. 1. С. 330. . Однако царица не могла отдать такого официального приказания. Тем не менее нужно было хоть как-то удовлетворить посланников, а для этого требовался козел отпущения или искупительная жертва. Ею и оказался Апраксин. 28 октября он был отрешен от должности и предан суду. Его заменил Фермор. Назначенный судить Апраксина военный совет весьма затруднился признать фельдмаршала виновным, поскольку в этом случае пришлось бы считать его сообщниками всех генералов действующей армии. Опалу разделил с ним только начальник штаба Веймарн.

Отстранение Апраксина вызвало в армии горячие сожаления. Хоть она и жестоко пострадала под его командою, однако чтила в нем того, кто привел ее к первой победе над немцами. Секретарь фельдмаршала Веселицкий писал 25 ноября Бестужеву:

«Отбытие Его Превосходительства генерала-фельдмаршала и кавалера Степана Федоровича Апраксина в Санкт-Петербург между солдатами к разным гаданиям повод подало. Сожаление их потому весьма велико; они себе за крайнее несчастие поставляют, что такого главного командира, которого весьма любят и почитают, лишились; они друг к другу сими экспрессиями прямо отзываются: „В кои-то веки Бог нас было помиловал, одарив благочестивым фельдмаршалом, да за наши грехи опять его от нас взял. А от нечестивых немцев какого добра ждать? Ведь одноверцы: ворон ворону глаза не выклюет; где им так радеть и стоять, как наши природные! Ведь и в баталии наши же православные, кои с правдою и с верою всемилостивейшей нашей матушке Елизавете Петровне служат, убиты“, и прочая сим подобная. Одним словом, внутреннее их о том неудовольствие, что при армии первоначальные особы иноземцы, весьма легко приметить можно. Мне, яко наипоследнейшему рабу Ее Императорского Величества, такие общие их разговоры, в рассуждении нынешних конъюнктур, весьма важными показавшись и понимая, сколько вреда и опасности от недоверия к главным командирам родиться может, а напротив того, от любви и доверенности какую пользу и благополучие ожидать надобно, по ревности и усердию моему в предостережение Ее Императорского Величества интересов, за необходимо нужное почел, как слух до меня дошел, Вашему Сиятельству всенижайше о том предоставить и поправление того глубокому Вашему проницанию предать» [83] Архив князя Воронцова. М., 1875. Кн. VII. С. 500–501. .

Однако начатое против Апраксина следствие внезапно приняло совсем неожиданный оборот. В его бумагах были найдены письма Бестужева и даже три записки великой княгини.

Великому князю, ненавидевшему свою жену и затаившему обиду на канцлера, пришла в голову весьма странная идея пожаловаться графу Эстергази, который посоветовал ему довериться царице. Петр последовал этому совету и покаялся во всем, что говорил и делал прежде, оправдывая себя дурными советами Бестужева и Екатерины. Елизавета была тронута и простила племянника, а свой гнев перенесла на его советчика. Коалиция вице-канцлера Воронцова, секретаря Волкова и Шуваловых, интриговавшая против канцлера, восторжествовала. 25 февраля, прямо на заседании Конференции, Бестужев был арестован. Однако он успел уничтожить свои бумаги и предупредить великую княгиню, что для нее нет ничего опасного. Тем не менее с одной стороны ей угрожал гнев тетушки, с другой — вражда мужа. Понятовскому удалось передать Екатерине письмо, в котором он предупреждал, что ее хотят отправить обратно в Германию. Почти сразу же арестовали самых близких ее конфидентов: Елагина, Ададурова и ювелира Бернарди. Был выслан голштинский посланник Штамбке. Специальная комиссия в составе Никиты Трубецкого, Бутурлина, Александра Шувалова и секретаря Волкова начала следствие по делу Бестужева. Ему был предложен ряд вопросов: для чего он искал милости у великой княгини и скрыл ее переписку с Апраксиным? какова была цель его встреч и разговоров со Штамбке и Понятовским? «Его Высочеству Великому Князю говорил ты, что ежели Его Высочество не перестанет таков быть, каков он есть, то ты другие меры против него возьмешь; имеешь явственно изъяснить, какие ты хотел в Великом Князе перемены и какие другие меры принять думал» [84] Соловьев. Т. 24. С. 1040. . Затем велено было объяснить, «каким образом Апраксин вошел в такой кредит у Великой Княгини и кто его в оный ввел?» [85] Там же. С. 1042. К счастью для обвиняемых, они успели заранее уничтожить все важные документы. Комиссия о многом догадывалась, но не могла ничего доказать. Кроме того, она не решалась слишком углублять следствие, опасаясь, что виновными окажутся слишком многие высокопоставленные особы.