Альфред Рамбо - Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Русские блестяще восстановили свои линии сообщения и благодаря отступлению и разгрому неприятельского корпуса обезопасили осадные операции под Кольбергом.

5 ноября Бутурлин прибыл в Темпельбург, но, посчитав, что у Румянцева уже достаточно сил для взятия Кольберга, повернул на восток и 26-го торжественно возвратился в Мариенвердер, центр зимних квартир русской армии.

Однако войска были фактически разделены на три части: Румянцев и Берг под Кольбергом; корпус Волконского на Варте; корпус Чернышева в Силезии с австрийцами; и, наконец, основные силы на винтер-квартирах Нижней Вислы.

Благодаря последовательно подходившим подкреплениям Румянцев имел теперь 35 тыс. чел., в то время как у Платена оставалось всего 4 тыс. 200 чел., а лагерь под Кольбергом и сама крепость уже не могли надеяться ни на какую помощь.

Впрочем, для Кольберга еще оставался шанс на спасение — 2 ноября Фридрих II приказал генерал-майору Шенкендорфу перейти из Силезии в Бранденбург. Этот генерал имел чуть менее 5 тыс. чел. 9 ноября он соединился в Бернштейне с Платеном, но, подойдя 14-го к Наугарду, был остановлен Бергом и не пошел далее.

Осада продолжалась. 14 ноября под прикрытием тумана пруссаки очистили ретраншементы. Оставив гарнизон на произвол судьбы, принц Вюртембергский ушел из крепости. Утром 15-го без малейшего шума, не замеченный казачьими разъездами, он достиг Трептова, где тогда не было русских войск. 16-го он продолжал движение и соединился с Платеном.

Только на рассвете 15 ноября русские обнаружили пустой лагерь. Радуясь, что выкурили принца из его гнезда, благодаря чему им оставалось только иметь дело с гарнизоном крепости, они еще больше сжали кольцо осады. В ночь на 16-е штурмом был взят Вольфсберг. На следующий день русские вышли к устью Персанты. Теперь уже ничто не препятствовало правильной осаде, которой руководил полковник Гербе ль и весь ход которой, равно как и неизбежная развязка, не вызывали никаких сомнений. 3 декабря в крепостной стене была пробита брешь; 14-го взорван пороховой погреб; 15-го в гарнизоне раздали последние рационы хлеба, а 16-го комендант Гейде, энергичный и отважный офицер, уже трижды выдерживавший русскую осаду, сдался на капитуляцию. Был пленен весь гарнизон: 88 офицеров и 2815 солдат с двадцатью знаменами (в арсенале нашлось еще двадцать восемь). Победителям достались 143 осадные пушки, много оружия, артиллерийских снарядов и амуниции. Румянцев отдал осажденным воинские почести — прежде, чем сложить оружие у Мюленских ворот, гарнизон продефилировал под барабанную дробь. Офицеры были отпущены на слово в Восточную Пруссию; солдаты, больные и раненые остались в плену.

Последний бой произошел 20 декабря у Клемпена между кавалеристами Берга и принца Вюртембергского, после чего по приказанию короля принц пошел в Мекленбург на зимние квартиры.

Прусская Померания была уже завоевана до самых ворот Штеттина, а крепость Кольберг обеспечивала для русской армии решающее превосходство в предстоящей кампании.

7 января 1762 г. Бутурлин передал командование всеми войсками Фермору и уехал в Петербург. Он еще не знал, что никогда больше не увидит императрицы Елизаветы и что выстрелы под Кольбергом были последними в этой войне русских с пруссаками.

Пятого января 1762 г. скончалась императрица Елизавета. С тех пор, как еще при Петре Великом ее хотели сделать французской королевой, у нее всегда была слабость к Людовику XV, и только благодаря ее личному желанию оказалось возможным возобновить отношения между обоими дворами {77} . Сначала она приняла секретных дипломатических агентов, а затем, притом с большой помпой, и наших официальных представителей. Императрица охотно согласилась на предложенный Людовиком XV обмен тайными письмами. Ее заветным желанием был более тесный и прямой альянс с Францией, который освободил бы ее от тяжкого австрийского преобладания. При каждом нашем успехе она выказывала живейшую радость. Даже соглашаясь ради достижения столь желанного мира не ставить вопрос о Восточной Пруссии, Елизавета в то же время настаивала на том, чтобы версальский двор не вступал в переговоры с Англией до тех пор, пока Франция не возвратит себе потерянные колонии.

В ее царствование среди русского общества стала распространяться французская культура — мода на язык, литературу и искусство Франции. После долгого обучения у немцев Россия перешла во французскую школу. Петербургская Академия Наук наполнилась французскими учеными, ее членом-корреспондентом был Вольтер, написавший «Историю России при Петре Великом», основываясь на материалах, доставленных ему Иваном Шуваловым; много французских художников было и в Академии Изящных Искусств. В Петербурге имелся французский театр под руководством Сериньи, а в русском театре у Сумарокова играли (в переводах) пьесы Корнеля, Расина и Мольера [334]. Именно тогда самые известные русские люди завершали свое образование в Париже, например, уже после поэта Тредиаковского, будущий президент Академии Наук Кирилл Разумовский. Посол во Франции князь Кантемир был корреспондентом и другом Монтескьё и других самых известных наших писателей. Мы видим одного из Воронцовых в мундире легкой кавалерии на часах в галерее Версаля. Для русской аристократии вторым родным языком становится французский. Царствование Елизаветы явилось как бы предисловием к правлению Екатерины II, которое было самым французским за всю историю России. Как видим, союз с Францией возник на фундаменте зарождающихся симпатий к нашей стране.

Но совсем иному человеку предстояло занять трон Елизаветы. Без образования и культуры, он был не только слаб телом и умом, дурно воспитан и капризен, каким описала его в своих мемуарах Екатерина И, но в глазах русских имел значительно худшее качество — представлял из себя самого чистопородного немца. Он гордился только своим титулом герцога Голштинского и презирал российскую корону. Абсолютно не понимая русских, открыто издеваясь над ними, он с особенным удовольствием высмеивал их религию и их обычаи, а во время войны с Фридрихом огорчался победами русской армии и радовался ее поражениям. Его приверженность к Пруссии граничила с предательством, и он был исключен из членов Конференции по подозрению в передаче врагу государственных секретов, что, по-видимому, подтверждается некоторыми признаниями самого Фридриха II.

По своей фанатичной приверженности к королю-полководцу он ввел в голштинской гвардии прусские мундиры и прусскую муштру, что грозило распространиться на всю русскую армию. Искренне считая себя учеником этого великого человека, он не мог только перенять его гений и отвагу {78} .