Иван Солоневич - Россiя въ концлагерe

Сухого мeста не было. Болото, камышъ, наполненныя водой ямы тянулись, казалось, безъ конца. Кое-гдe попадались провалы -- узкiя "окна" въ бездонную торфяную жижу. И идти было нельзя -- опасно, и не идти было нельзя -- замерзнемъ. Костра же развести и не изъ чего, и негдe. Наконецъ, взобрались на какой-то пригорокъ, окутанный тьмой и туманомъ. Разложили костеръ. Съ болота доносилось кряканье дикихъ утокъ, глухо шумeли сосны, ухала какая-то болотная нечисть -- но надъ карельской тайгой не было слышно ни одного человeчьяго звука. Туманъ надвинулся на наше мокрое становище, окутавъ ватной пеленой ближайшiя сосны; мнe казалось, что мы безнадежно и безвылазно затеряны въ безлюдьи таежной глуши и вотъ будемъ идти такъ день за днемъ, будемъ идти годы -- и не выйти намъ изъ лабиринта ржавыхъ болотъ, тумана, призрачныхъ береговъ и призрачнаго лeса... А лeсъ мeстами былъ, дeйствительно, какимъ-то призрачнымъ. Вотъ стоитъ сухой стволъ березы. Обопрешься о него рукой, и онъ разваливается въ мокрую плeсень. Иногда лежитъ по дорогe какой-то сваленный бурей гигантъ. Становишься на него ногой -- и нога уходитъ въ мягкую трухлявую гниль...

Наломали еловыхъ вeтокъ, разложили на мокрой землe какое-то подобiе логова. Костеръ догоралъ. Туманъ и тьма надвинулись совсeмъ вплотную. Плотно прижались другъ къ другу, и я заснулъ тревожнымъ болотнымъ сномъ...

Переправъ всего было восемь. Одна изъ нихъ была очень забавной: я въ первый разъ увидалъ, какъ Юра струсилъ.

Яркимъ августовскимъ днемъ мы подошли къ тихой лeсной рeчушкe, метровъ въ пять ширины и метра полтора глубины. Черное {467} отъ спавшей хвои дно, абсолютно прозрачная вода. Невысокiе поросшiе ольшанникомъ берега обрывались прямо въ воду. Раздeваться и переходить рeчку въ бродъ не хотeлось. Прошли по берегу въ поискахъ болeе узкаго мeста. Нашли поваленную сосну, стволъ которой былъ перекинуть черезъ рeчку. Середина ствола прогнулась и его покрывали вода и тина. Юра рeшительно вскарабкался на стволъ и зашагалъ на ту сторону.

-- Да ты возьми какую-нибудь палку опереться.

-- А, ни черта!

Дойдя до середины ствола, Юра вдругъ сдeлалъ нeсколько колебательныхъ движенiй тазомъ и руками и остановился, какъ завороженный. Мнe было ясно видно, какъ поблeднeло его лицо и судорожно сжались челюсти, какъ будто онъ увидалъ что-то страшное. Но на берегу не было видно никого, а глаза Юры были устремлены внизъ, въ воду. Что это, не утопленникъ ли тамъ? Но вода была прозрачна, и на днe не было ничего. Наконецъ, Юра сказалъ глухимъ и прерывающимся голосомъ: "Дай палку".

Я протянулъ ему какую-то жердь. Юра, не глядя на нее, нащупалъ въ воздухe ея конецъ, оперся обо дно и вернулся на прежнiй берегъ. Лицо его было блeдно, а на лбу выступилъ потъ.

-- Да что съ тобой?

-- Скользко, -- сказалъ Юра глухо.

Я не выдержалъ. Юра негодующе посмотрeлъ на меня: что тутъ смeяться? Но потомъ и на его лицe появилось слабое подобiе улыбки.

-- Ну, и сдрейфилъ же я...

-- То-есть, съ чего это?

-- Какъ, съ чего? Упалъ бы въ воду -- отъ нашего сахара ни крошки бы не осталось.

Слeдующая переправа носила менeе комическiй оттeнокъ. Раннимъ утромъ мы подошли къ высокому обрывистому берегу какой-то рeчки или протока. Противоположный берегъ, такой же крутой и обрывистый, виднeлся въ верстe отъ насъ, полускрытый полосами утренняго тумана. Мы пошли на сeверо-западъ въ надеждe найти болeе узкое мeсто для переправы. Часа черезъ два ходьбы мы увидeли, что рeка расширяется въ озеро -- версты въ двe шириной и версты три-четыре длиной. Въ самомъ отдаленномъ, сeверо-западномъ, углу озера виднeлась церковка, нeсколько строенiй и -- что было хуже всего -- виднeлся мостъ. Мостъ означалъ обязательное наличiе пограничной заставы. На сeверо-западъ хода не было.

Мы повернулись и пошли назадъ. Еще часа черезъ три ходьбы -- причемъ, за часъ мы успeвали пройти не больше полутора-двухъ верстъ -- рeшили прилечь отдохнуть. Прилегли. Юра слегка задремалъ. Сталъ было дремать и я, но откуда-то съ юга донеслось звяканье деревянныхъ колокольчиковъ, которые привязываются на шеи карельскимъ коровамъ. Я приподнялся. Звукъ, казалось, былъ еще далеко -- и вдругъ въ нeсколькихъ десяткахъ шаговъ прямо на насъ вылазитъ стадо коровъ. Мы схватили наши рюкзаки и бросились бeжать. Сзади насъ раздался какой-то крикъ: {468} это кричалъ пастухъ, но кричалъ ли онъ по нашему адресу или по адресу своихъ коровъ -- разобрать было нельзя.

Мы свернули на юго-востокъ. Но впереди снова раздалось дребезжанье колокольчиковъ и стукъ топоровъ. Выходило нехорошо. Оставалось одно -сдeлать огромный крюкъ и обойти деревню съ мостомъ съ сeверо-востока. Пошли.

Часа черезъ три-четыре мы вышли на какую-то опушку. Юра сложилъ свой рюкзакъ, выползъ, осмотрeлся и сообщилъ: дорога. Высунулся и я. Это была новая съ иголочки дорога -- одинъ изъ тeхъ стратегическихъ путей, которые большевики проводятъ къ финской границe. Оставалось перебeжать эту дорогу. Взяли стартъ и, пригнувшись, перебeжали на другую сторону. Тамъ стоялъ телеграфный столбъ съ какими-то надписями, и мы рeшили рискнуть подойти къ столбу и посмотрeть -- а вдругъ мы у же на финляндской территорiи.

Подошли къ столбу -- увы, совeтскiя обозначенiя. И вотъ слышу сзади чей-то неистовый крикъ: стоо-ой...

Я только мелькомъ успeлъ замeтить какую-то человeческую фигуру, видимо, только что вынырнувшую изъ лeсу шагахъ въ сорока-пятидесяти отъ насъ. Фигура выхватила откуда-то что-то весьма похожее на револьверъ. Въ дальнeйшее мы всматриваться не стали... Сзади насъ бухнули два или три револьверныхъ выстрeла, почти заглушенные топотомъ нашихъ ногъ. Возможно, что "пули свистали надъ нашими головами", но намъ было не до свиста -- мы мчались изо всeхъ нашихъ ногъ. Я запнулся за какой-то корень, упалъ и, подымаясь, разслышалъ чьи-то вовсе ужъ идiотскiе крики: "стой, стой" -- такъ мы и стали бы стоять и ждать!.. Потомъ нeкто остроумный заоралъ: "держи" -- кто бы тутъ насъ сталъ держать?...

Мы пробeжали около версты и прiостановились. Дeло было неуютнымъ: насъ замeтили приблизительно въ верстe-полутора отъ деревни, въ деревнe -- въ этомъ нeтъ никакого сомнeнiя -- расположена чекистская застава, у заставы -конечно, собаки, и черезъ минуть 15-20 эти собаки будутъ спущены по нашему слeду. И, конечно, будетъ устроена облава. Какъ устраивались облавы -- объ этомъ мы въ Динамо выудили самыя исчерпывающiя свeдeнiя. На крики таинственной фигуры кто-то отвeчалъ криками изъ деревни, и послышался разноголосый собачiй лай.

Я очень плохой бeгунъ на длинныя дистанцiи. Полтора километра по бeговой дорожкe для меня -- мука мученическая. А тутъ мы бeжали около трехъ часовъ, да еще съ трехпудовыми рюкзаками, по сумасшедшему хаосу камней, ямъ, корней, поваленныхъ стволовъ и, чортъ его знаетъ, чего еще. Правда, мы три раза останавливались, но не для отдыха. Въ первый разъ мы смазывали наши подошвы коркой отъ копченаго сала, второй -- настойкой изъ махорки, третiй -- нашатырнымъ спиртомъ. Самая генiальная ищейка не могла бы вообразить, что первичный запахъ нашихъ сапогъ, потомъ соблазнительный ароматъ копченаго сала, потомъ махорочная вонь, потомъ eдкiя испаренiи нашатырнаго спирта -что все это относится къ одному и тому же слeду. {469}