Казимир Дзевановский - Архангелы и шакалы

Неолитическая культура Северной Нубии, следы которой прослеживаются и к югу от второго порога Нила, так называемая культура А, современная додинастическому и раннединастическому Египту, идентична культуре последнего. Правильнее, быть может, говорить об автохтонности ее носителей, спускавшихся в долину реки по мере высыхания (вследствие изменения климата) степей, какими, очевидно, некогда были ныне бесплодные пустыни. Во всяком случае, наскальные изображения, особенно открытые в последнее время, в том числе и советскими учеными, свидетельствуют о том, что в пустынях обитали тогда племена охотников.

Едва ли правильно утверждение о существовании «тесных и регулярных связей» между Египтом и Нубией в столь отдаленную эпоху. По крайней мере они решительно ничем не подтверждаются. Вероятно, правильнее говорить об однородности этнического и культурного субстрата обеих стран в определенную эпоху и их стадиальной близости к народам и племенам, населявшим соседние области Африки и Азии.

Автор, следуя за Л. Гринером, а точнее, за теми учеными, трудами которых пользовался последний, не может дать ответа на вопрос, почему Египет в своем развитии далеко опередил Нубию, почему между культурами обеих стран образовался подобный разрыв. Но это давно и достаточно обстоятельно разъяснено советскими египтологами [4] В. В. Струве, История древнего Востока, М. -Л., 1941, глава XII. .

Нубия всегда была бедна пригодной для обработки землей, кроме того, она находилась на южной периферии древнего мира. Иное дело Египет. Сравнительное обилие плодородных земель не ставило границ развитию производительных сил земледельческих общин, где скотоводство поэтому в противоположность Нубии постепенно отходило на второй план. Поля становились основой благосостояния, предметом постоянных споров и причиной вооруженных столкновений между отдельными общинами и племенами, из которых более сильные подчиняли слабейших. Так начиналось объединение. Оно было необходимо, ибо рост населения требовал интенсификации сельского хозяйства. Единственным источником влаги в долине Нила была река, которая при ежегодных разливах приносила к тому же и удобрения. Поэтому возникает потребность в сооружении оросительных каналов для поливки полей и защитных дамб для предотвращения затоплений. С подобной задачей в масштабах страны могли справиться лишь большие, хорошо организованные коллективы. Вот почему в Египте еще в V тысячелетии до н. э. складываются предпосылки для возникновения первичных государственных образований, из которых в результате долгого и, видимо, мучительного развития к самому началу III тысячелетия формируется в конце концов единое централизованное государство, принявшее наиболее естественную для него в данных условиях форму восточной деспотии. Относительная близость к другим странам благоприятствовала обмену, хотя первоначально и в самых ограниченных рамках. Всего этого не было в Нубии, которая значительно отстала от своего северного соседа и в конечном итоге на долгие столетия подпала под его политическую и культурную зависимость.

До сих пор мы применяли к стране, расположенной южнее Египта и занимающей северные области современной Республики Судан, название Нубия. Однако исторически оно не оправдано, так как впервые засвидетельствовано лишь в X в. н. э. Египтяне и другие народы, а также сами жители, как это видно из сохранившихся надписей, именовали ее Куш. В последние годы специалисты все чаще предпочитают это название, перемежая его соответственно с терминами «Напатское царство» для VIII-VI вв. до н. э. и «Мероитское царство» для VI в. до н. э. – IV в. н. э. (по названию обеих столиц – Напата и Мероэ, сменивших одна другую).

Что касается племен так называемой культуры С, то, как справедливо отмечает К. Дзевановский, о ней «нам известно очень мало». При современном уровне знаний можно лишь сказать, что они жили, очевидно, к востоку и западу от долины Нила [5] A. J. Arkell, A History of the Sudan to 1821, London, 2 ed., 1961. . На протяжении последующих столетий новые выходцы с запада, востока и юга оседали на берегах Нила, ассимилируясь, смешиваясь с теми, кто жил здесь прежде, воспринимая их язык и обычаи. Возможно, современные нубийские диалекты восходят к этому времени, как указывает наличие в них слов, заимствованных из египетского языка. Поэтому вполне допустимо, что еще задолго до формирования Напатского царства, т. е. до VIII в. до н. э., население Куша по своему этническому составу было сходно с населением современной Нубии, причем на юге сильнее сказывалась примесь негроидных элементов.

Более чем сомнительна гипотеза о влиянии наскальных изображений мезолитической эпохи Испании на наскальные рисунки, обнаруженные в районе Вади-Хальфы. Такие прямые и тесные связи между двумя отдаленными друг от друга на тысячи километров областями решительно ничем не подтверждаются. Что касается сходства, то оно объясняется стадиальным соответствием.

Далеко не всегда удачны, как уже говорилось, исторические аналогии и параллели, когда К. Дзевановский, очевидно для вящей наглядности, сопоставляет события и факты далекого прошлого с современными. Например, что общего между политикой Египта в покоренном им «презренном Куше», как называли его в своих победных реляциях фараоны, и политикой капиталистической Англии в Индии? В равной степени неопределенно и сравнение крепостей, воздвигнутых египтянами вдоль берегов Нила южнее первого порога, с «линией Мажино». Они создавались в совершенно разных условиях и преследовали абсолютно разные цели, потому что и противники, и задачи, стоявшие перед строителями, ничего общего между собой не имели. Подобного рода примеры можно умножить.

То ли по неосведомленности, то ли желая еще сильнее подчеркнуть значение открытий польской археологической экспедиции, которые и без того не оспариваются, К. Дзевановский пишет, что при первых, по сути дела, разведочных изысканиях, проведенных в Фарасе в 1909 г. известным английским египтологом Ф. Гриффитсом, помимо некоторых древнеегипетских памятников (о них еще будет сказано), удалось исследовать лишь «небольшую христианскую церковь... так называемую... церковь у ворот над рекой. И это все». Далее автор задает вопрос, что побудило К. Михаловского избрать именно Фарас для работ возглавляемого им коллектива: «Была ли это простая случайность? Или внезапное откровение? Или, быть может, результат большого опыта? Профессор молчит». Думается, что ответить на этот вопрос не так уж сложно, если основательно ознакомиться с литературой предмета, как, несомненно, и сделал при подготовке к экспедиции К. Михаловский. От серьезного и добросовестного ученого иного ожидать было трудно.