Яков Гордин - Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Драма Батенькова в декабрьские дни 1825 года была драмой убежденного реформиста, оказавшегося перед возможностью революционного действия и пытавшегося найти приемлемый путь — вплоть до узурпации власти в благородных целях реформ.

Накануне восстания Трубецкой и Батеньков принципиально разошлись.

Наконец, в-четвертых, Батеньков говорит, что Мордвинова "считали нужным на первый раз". Это многозначительная оговорка. Ни Рылеев, ни Трубецкой, исполненные уважения к адмиралу, так не считали.

Речь идет о каких-то единомышленниках Батенькова.

В канун восстания — в последние два-три дня — Батеньков прекрасно видел стремительную радикализацию планов общества. Для того чтобы отстоять собственную позицию, ему нужна была опора.

В последние дни перед восстанием лидеры общества уже знали, что Батеньков вступил в альянс с Якубовичем.

На Якубовича возлагалось много надежд. С его внешностью, красноречием — специфическим армейским красноречием, действующим на солдат, — с его боевым опытом и боевой славой, он должен был сыграть ведущую роль в процессе захвата власти. (Хотя потом, после победы, Трубецкой и Рылеев планировали принять меры против возможного бонапартизма Якубовича.) Якубович предназначался "для увлечения солдат" еще до междуцарствия и в этом качестве был представлен Батенькову в конце октября. "…Мы познакомили Батенькова с Якубовичем, и они друг друга полюбили", — рассказывал Александр Бестужев.

Они тщательно старались на следствии скрыть свой альянс. Якубович на допросах ни одного раза не упомянул имени Батенькова. Батеньков пытался представить их с Якубовичем знакомство дальним и случайным. ("Якубовича видал один только раз у Рылеева на именинах за обедом".) Но потом несколько раз проговорился, будучи в состоянии возбужденном.

После 6 декабря, когда пошли настойчивые слухи об отречении или отстранении от трона Константина, Батеньков, по его словам, встретившись с Якубовичем, "говорил ему, что молодежь наша горячиться умеет, но смешно на них в чем-нибудь надеяться, что вернее будет, оставив их в мечтах о конституции, закричать перед толпой в пользу удаляемого государя".

Такого рода беседы были у них не раз. "Я решился зайти к Якубовичу и застал у него какого-то адъютанта, вероятно члена общества, который, однако, скоро уехал. Мы разговаривали долго, я убеждал Якубовича, чтоб он отстал от молодежи, которая на словах только храбрится, а лучше бы сам собрал толпу и заставил бы, по крайней мере, кого-нибудь из членов императорской фамилии вести с собою переговоры".

На одном из устных допросов Батеньков показал, что говорил Якубовичу: "Чего думать о планах всего общества! Вам, молодцам, стоило бы только разгорячить солдат именем цесаревича и походить из полка в полк с барабанным боем, так можно наделать много великих дел". Помимо прочего, любопытно, что он имеет в виду не одного Якубовича — "вам, молодцам…".

Батеньков последовательно старался отколоть Якубовича от группы Рылеева и обратить в собственную, хотя бы тактическую, веру. И ему это удалось.

Излагая на следствии свое представление о плане действий, Якубович сформулировал его так: "Я был уверен, что войска соберутся пред Сенат, восклицаниями созовут Совет и Сенат, и царствующий государь, раз уж добровольно присягая на подданство, увидя любовь и войск к цесаревичу, не усомнится новою жертвою своего честолюбия заслужить бессмертную славу от благодарного потомства и любовь современников".

Эти войска, которые, собравшись, криками созывают Совет и Сенат, — плоть от плоти батеньковской идеи "собрать толпу и заставить" вести с собой переговоры, от его предложения "в барабан приударить", чтоб собрать петербургских жителей и вести мирные переговоры у всех на глазах или же на глазах собранной толпы народа вывести полки из города для переговоров.

В деле Батенькова есть решающее показание Александра Бестужева на этот счет: "Еще когда Рылеев был болен, я застал его (Батенькова. — Я. Г.) там, но как там были посторонние, то он уехал к Якубовичу. На другой день, быв у Якубовича, я заметил, что он толкует об начальстве над войсками и как бы он сдал их Константину Павловичу (важный момент! — Я. Г.). Это меня удивило, Рылеева тоже, ибо Трубецкой был уже выбран, и мы согласились с Рылеевым, что эту мысль, верно, подал ему Батенькова.

Происходило это после 9 декабря — "Трубецкой был уже выбран".

Увлекшиеся Якубовичем по его приезде в Петербург, Рылеев и Александр Бестужев приучили его к мысли, что он будет военным вождем грядущего восстания. "Якубович обещал увлечь Измайловский полк, а мы, признаемся, полагали на его красноречие и фигуру большую надежду". Позже, на следствии, тот же Александр Бестужев скажет "Начальником войск избран был Трубецкой, хотя и думал быть им несколько времени Якубович". В этой фразе спрессована драма Якубовича. И не только Якубовича.

Приезд Трубецкого и выборы его диктатором отодвинули "храброго кавказца" на второй план. Если бы ситуация была сомнительной, Якубович без особых терзаний отошел бы от общества. Но после 9 декабря победа заговорщиков представлялась весьма реальной. И Якубович видел, что он упускает возможность войти в историю как вождь победоносного восстания и освободитель России. Лавры Риего — ни больше ни меньше…

Альянс с Батеньковым открывал перед ним новые возможности.

Никто из декабристов, составлявших ядро организации, равно как и никто из молодых офицеров, органично примкнувших к этому ядру (Сутгоф, Панов, Арбузов), не дал бы увлечь себя игре самолюбия и честолюбия. Якубович был героем. Но он был героем периферии — с ее размытостью политических представлений и неустойчивостью.

Призыв Батенькова порвать с "молодежью" — группировкой Рылеева — и действовать самостоятельно был соблазнителен для уязвленного и оказавшегося в подчиненном положении Якубовича.

По свидетельству Александра Бестужева, за два-три дня до восстания Якубович примерял на себя роль командующего мятежными частями, и цель его вполне соответствовала позиции Батенькова — Штейнгеля — вручить власть Константину на соответствующих условиях. Накануне этого дня у Якубовича был Батеньков.

Но до 12 декабря ему еще неясна была его будущая роль в мятеже.

До 12 декабря ни в ком из строевых офицеров, членов общества, он не нашел бы сочувствия своим настроениям. (Батеньков был идеологом.)

Вечером 12 декабря Якубович вместе с точным боевым назначением приобрел и сильного союзника. И тогда сепаратизм Батенькова получил реальную опору.

В то время, когда Николай и Ростовцев беседовали в Зимнем дворце, на квартире Рылеева происходило решающее собрание членов общества. Это уже не было совещание руководителей. Это было именно собрание, на котором диктатор должен был объяснить каждому его задачу.