Яков Гордин - Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Сиятельнейший граф, я человек холостой, родства у меня нет и потому за удобное почел вас к себе пригласить для собеседования о предлагаемой мною материи, а мне к вам явиться неспособно, потому что вы окружены многим количеством людей, через что не могло бы последовать какое-либо подозрение. Если Бог благоволит приняться за дело, то, может быть, тайна потребует, чтоб мне в дом к вам ходу не иметь, а чтоб свидание иметь только у меня в доме. Прежде всего вы должны мне оказать свое бескорыстие и расположение высылкою пяти тысяч рублей с сим же извозчиком, запечатанные в пакет без надписи вручите с приказом, чтоб извозчик сей пакет отдал тому, кому я приказывал, мною же меры приняты к получению пакета от извозчика. Если же мне без сего опыта вам объявить имя свое, и вы не быв согласны к восприятию дел, то я по гроб должен лишиться покою и от ужаса трепетать правительства. Когда же я получу от вас деньги, то буду разуметь, что вы желаете взойти в дело, а потому и возвещу вам о месте пребывания и о имени через письмо, а сам буду ожидать вас к себе в дом, как друга человечеству. Впрочем, лучшей удобности к короткому сближению знакомства я не нашел, между тем предваряю, что вам не надлежит думать, чтоб я сии два письма сочинил и послал к вам для того, чтоб выманить у вас сей капитал, ибо я оный имею, при том бы писать бы уж более, если насчет обмана, ибо для вас не важны и 25-ть тысяч рублей. Только я вас заверяю, что страсть влечет искать сподвижника в делах, и повторяю прошедшего письма заклятье, и что самую смерть ни во что ставлю противу добродетели. Затем, пожелав всякого благополучия, остаюсь с истинным высокопочитанием

Вашего сиятельства Милостивого государя нижайший преданный покорный слуга брат" [44] ОР РНБ. Фонд 859. К. 18. № 12. Л. 65–66. .

"Брат" — это, естественно, "масонский след"…

По поводу этого уникального документа после окончания следствия над декабристами заведено было "Дело о письме от неизвестного, коим граф Милорадович приглашался к злонамеренному действию". Дибич отправил письмо военному министру Татищеву на экспертизу. Эксперты Военного министерства сличили почерк неизвестного "брата" с почерками недавно осужденных государственных преступников, но идентичного не нашли…

Письмо это дает возможность для обширного и содержательного социально-психологического анализа. Это яркий знак умершей веры в правительственные реформы, свидетельство жажды перемен и готовности каждого мыслящего и совестливого человека на свой страх и риск заняться переустройством жизни.

Конечно, в письме этом есть некоторые странности — автор его почему-то считает, что Милорадович был еще "малолетним" во времена Наполеоновских войн. Мы не будем заниматься этими странностями. Мы не будем вдаваться в гадания относительно личности автора можно заподозрить его в безумии, можно — в излишней наивности. (В попытке мошенничества — вряд ли.) Но если представить себе купца-самоучку, два десятилетия занимавшегося ненавистным ему торговым делом, одушевленного масонской идеей совершенствования мира, при этом насыщавшего свой ум чтением исторических сочинений, человека, пришедшего к идее абсолютной ценности гражданской добродетели, по особенностям своей судьбы и профессионального мышления считающего денежный залог естественным знаком доверия к компаньону, — то все становится на свои места.

Для нас в данном случае важны два момента.

Во-первых, то, что Милорадович явно не сделал никаких попыток искать своего корреспондента. А сделать это было весьма просто, допросив извозчика, который привез письмо и ждал ответа. Если бы он сделал это, то следы обязательно остались бы и не было бы надобности производить розыск после его смерти.

Во-вторых, и это главное, — взыскующий справедливости мечтатель из третьего сословия счел именно Милорадовича подходящим компаньоном для изменения "всенародных законов" и спасения России (под Европой он, бесспорно, подразумевает именно Россию. Это тоже одна из странностей письма). Состоятельный купец — у "брата" есть собственный дом и капитал — мог встречаться с Милорадовичем, который как генерал-губернатор занимался и делами купечества. Но скорее всего, он доверился общественной репутации Милорадовича.

Общественная репутация — вот что здесь главное. Общественная репутация бывает неточной, но всегда содержит в себе определяющие черты личности.

Репутация Милорадовича как человека, которому можно предложить тайный союз для борьбы с несправедливостью, представление о нем как о "русском Баярде" — рыцаре без страха и упрека, вкупе с азартной авантюристичностью характера и безвыходностью положения, в которое загнал себя граф, — все это делает предлагаемую ситуацию альянса генерал-губернатора и умеренного крыла тайного общества вполне правдоподобной.

На рассвете этого дня за тысячи верст от столицы — в Тульчине, где располагался штаб 2-й армии, был арестован полковник Пестель. Дибич начал разгром Южного общества.

В Петербурге об этом знать, разумеется, не могли, но и там для вождей тайного общества день начался тревожно. Утром Рылеев оповестил своих соратников о встрече Ростовцева с Николаем и, стало быть, о том, что великий князь предупрежден о возможном мятеже. (Любопытно, что лица, которым Ростовцев непосредственно сообщил о своем поступке, на следствии о том молчали. Оболенский вспоминал Ростовцева исключительно как члена общества, которому он отдавал распоряжения, а в рылеевском деле имя Ростовцева вовсе не упоминается.) Как реагировали руководители заговора на акцию "благородного предателя", мы узнаём со слов Штейнгеля, Александра и Николая Бестужевых.

Штейнгель показывал: "…13 числа он (Рылеев. — Я. Г.) мне объявил, что Ростовцев предварил государя, и показал мне его черновое письмо и самый разговор его с государем, кои Ростовцев ему доставил, вероятно, для того, чтобы их остановить. Я спросил: "Что вы теперь думаете, неужели действовать?" — "Действовать непременно, — отвечал он, — Ростовцев всего, как видишь, не открыл, а мы сильны, и отлагать не должно"".

Странное впечатление производит этот диалог. В вопросе Штейнгеля — осторожная надежда, что все кончится мирным образом, в ответе Рылеева — бодрость и решимость, как будто акция Ростовцева пошла на пользу обществу. Он уверен, что Ростовцев не выдал ничего существенного.

Александр Бестужев пишет несколько иначе: "В тот же день я узнал, что он писал письмо к ныне царствующему императору. Сначала он обманул Оболенского, сказав, что будто бы Николай Павлович журил его за какие-то стихи, а потом отдал и письмо, но настоящее ли, мы сомневались, и это еще более придало нам решимости".