Мэри Чабб - Здесь жила Нефертити

Наступило тягостное молчание. Когда капитану не везет — не везет всей команде. Я видела, как он попробовал прикинуть, можно ли в пятинедельный срок закончить раскопки Северного предместья при плохой погоде и с уставшими людьми, и понял, что это нереально. К физической боли, от которой он еще не оправился, прибавилось чувство разочарования.

— Так, все ясно, — тихо сказал наконец Джон. — Что ж, ничего не поделаешь. Раскопаем сейчас все, что в наших силах, и будем надеяться, что возвратимся сюда будущей зимой и с большими средствами.

Мы наблюдали, как он мучительно старался вновь обрести почву под ногами.

— Нам необходимо теперь же подумать, как за лето раздобыть деньги. Надо постараться сделать нашу выставку особенно привлекательной для широкой публики, а до тех пор, — он довольно грустно улыбнулся, — остается надеяться лишь на клад в двести фунтов.

Явился Хуссейн со свежей почтой. Дрожащим голосом он рассказал об огромных волнах на реке и о том, как мальчишки целый час переправлялись на фелюге, не решаясь поднять парус.

Томми понес Ральфу письмо и вернулся, сообщив, что он спит.

— Я думаю, нам не удастся уговорить маленького сирийского доктора из Мэллави переправиться через реку в такую погоду, — сказала Гильда. — Надеюсь, Ральфу не станет хуже до завтра.

Джон роздал письма. Несколько минут не было слышно ничего, кроме шелеста бумаги да воя разгулявшегося за окном ветра.

Немного погодя он сказал:

— Тут есть кое-что. Забавно, что это подворачивается именно сейчас.

Оторвавшись от чтения, мы взглянули на него.

— Молодой американец просит разрешения приехать сюда и помочь нам. Оплаты он не требует — мы должны только кормить его, «он интересуется археологическими раскопками». Джордж такой-то, из Луксора, турист, я полагаю.

— Похоже, что наши молитвы услышаны, — сонным голосом сказал Хилэри.

Стали обсуждать это предложение. Американец мог оказаться как совершенно никчемным, так и неоценимым. Наконец, Джон сказал, что в такой момент мы не имеем права отказываться ни от какой помощи.

— А как же быть с жильем? — спросила Гильда. Томми, вы не будете возражать, если Хилэри поселится в одной комнате с вами?

Оба согласились.

— Хорошо, в таком случае напишите ему, что он может приехать, — сказал Джон, передавая мне письмо. — И чем скорее, тем лучше. Объясните ему — и так, чтобы он понял, — что он попадет не на пикник. Пусть не рассчитывает найти здесь нечто вроде американского дома для экспедиций в Луксоре. Как много могли бы мы сделать даже на сотую долю тех денег, которые они тратят там на шеф-поваров из Швейцарии и ванные комнаты!

Перед ужином я набросала ответ. При обычных обстоятельствах Джон, вероятно, никогда не рискнул бы ввести в наш узкий круг совершенно постороннего человека. Слишком велика была уверенность, что новичок придется не ко двору. Каждый, кто жил месяцами в обособленном маленьком коллективе, знает, какие психологические бури нередко разражаются даже среди тщательно подобранных, сдружившихся людей, если у них начинают пошаливать нервы. Раздоры угрожают нормальной жизни всей экспедиции. Но случилось так, что письмо пришло в момент, когда нам была необходима помощь, и это все решило. По-видимому, в Амарне мы стали более суеверными, чем в Англии. Американец мог оказаться очень полезным, нетребовательным, сообразительным и работоспособным, и при всем том наш бюджет не уменьшался ни на один пенс. А вдруг нам удастся закончить раскопки всего Северного предместья в этом сезоне!

Я еще раз взглянула на довольно невыразительный почерк — не надо быть графологом, чтобы усомниться в деловых качествах нашего будущего коллеги.

Следующие несколько дней были безотрадными. Джон безжалостно изнурял себя, Ральф поправлялся очень медленно. Пыль все еще носилась в воздухе. Рабочие приходили к нам вечером с налитыми кровью зрачками и сухим кашлем. Плотно обмотав шалями головы, носы и рты, они прятались под деревьями или жались к реке, подальше от гонимой ветром пыли.

Наконец сильный ветер спал до легкого бриза, пыль улеглась. Небо, затянутое отвратительной мглисто-серой пеленой, приобрело сначала светло-перламутровый, а затем бледно-голубой оттенок. Мы узнали, что во второй половине дня наш новый коллега прибудет на станцию. Лодку выслали еще утром, а перед чаем я и Гильда отправились к реке. Наша крохотная фелюга под белоснежным парусом причудливой формы, который, казалось, был велик для нее, уже виднелась вдали. То всплывая, то погружаясь, она приближалась к нам по все еще неспокойной поверхности воды.

Лодка подошла совсем близко, и мы увидели, что она завалена дорогими чемоданами. Над ними, как купол, возвышалась бледно-коричневая тропическая шляпа. Мальчишки пригнали лодку к причалу, а затем протянули руки к куполу. Он стал медленно подниматься, и мы увидели, наконец, круглое бледное лицо, а ниже — красивый светлый костюм из индийского шелка. Странная фигура осторожно высадилась на берег и подошла к нам с протянутой пухлой рукой.

Мальчишки занялись выгрузкой огромного приданого. Рядом с нашим новым сотрудником они выглядели удивительно ловкими, живыми и даже красивыми: гладкая, смуглая кожа цвета меди, сильные мускулы.

Мы раньше как-то не замечали этого. Джордж сразу же проиграл в наших глазах — сравнение было явно не в его пользу.

Молодой, достаточно высокий, но сутулый, он в профиль напоминал одного из наименее привлекательных римских императоров. Жидкие волнистые волосы уже начали решительно отступать к затылку; маленький, как у попугая, нос торчал над пухлыми губами и безвольным, раздвоенным подбородком. Минуту или две мы обменивались любезностями. Затем гуськом пошли по узкой дорожке между рвом и чьей-то грядкой лука, поддерживая вялый разговор. Он намекнул, что при такой широкой реке не мешало бы обзавестись моторной лодкой; затем сказал, что странно очутиться вдруг в самом центре египетской пустыни, и, наконец, добавил, что, конечно, мечтает принять душ.

— Мы привыкли к нашей старой фелюге, — ответила Гильда.

— И не чувствуем себя такими уж оторванными от цивилизации, — сказала я, и обе мы выразили сожаление, что ему не удастся принять душ. Наступило молчание. Каждый из нас прилагал все усилия, чтобы не упасть в ров или не наступить на лук.

Как мы ни старались, разговор за ужином не клеился. Ведь англичане очень неохотно открывают ворота своей цитадели постороннему, даже родственному им по духу. Сквозь амбразуры в стенах своего замка они долго всматриваются в стоящего у ворот незнакомца, стараясь определить его характер и намерения. Если это англичанин или, по крайней мере, человек, знающий обычаи англичан, он будет терпеливо дожидаться, пока кто-нибудь впустит его. Но если незнакомец — молодой американец, он не сможет понять, почему для переброски мостика требуется так много времени.