Владимир Левашов - Лекции по истории фотографии

Американского президента Герберта Гувера (Herbert Clark Hoover, 1874–1964) Саломон снимает из-за букетов цветов на столе. Перевязь на руке дает ему возможность сделать первую фотографию заседания высшей судебной палаты США, учебник по математике с выпотрошенной серединой помогает снимать игровые залы монте-карловских казино, а на церемонии подписания пакта Келлога-Бриана в Париже фотограф просто занимает место отсутствующего польского дипломата, чтобы проделать необходимую работу. Он умеет оказаться в нужном месте к моменту, когда бдительность секьюрити успевает притупиться, или же дождаться прибытия очередной знаменитости, чтобы присоединиться к ее свите.

Однако случаются у Саломона и неудачи. Так срывается съемка у шотландского дворянина, когда Саломон (изобретательно спрятавший камеру в волынке) по ошибке одевается в цвета соперничающего клана. А на конференции в Гааге, пытаясь снять собравшихся на балконе четвертого этажа, он маскируется под маляра, вооруженного 18-метровой лестницей и сопровождаемого шестерыми помощниками, отчего производит столько шума, что распугивает всех делегатов (а в довершение британский представитель еще и заявляет ему, что «некорректно нападать на министров с пожарных лестниц» ).

Однако главной причиной саломоновского успеха становятся не все эти уловки, а его органическая способность к мимикрии. Человек средних лет и среднего роста, Саломон внешне ничем не отличается от политических деятелей. Он излучает серьезность и достоинство истинного джентльмена, обладает аурой светского человека, говорит на нескольких языках, имеет необходимые связи и юридическую степень, одевается в соответствии с этикетом и даже иногда нанимает лимузин. Со временем фотограф все более полагается на помощь новоприобретенных друзей: хотя бы один из них обязательно оказывается там, где работает фотограф. К тому же, к присутствию Саломона довольно быстро привыкают. Министр-президент Пруссии Отто Браун (Otto Braun, 1872–1955) как-то даже произносит: «Нынче конференция может состояться без министра, но не без Саломона». А министр иностранных дел Франции Аристид Бриан (Aristide Briand 1862–1932), нарекший Саломона «королем бесцеременности» , однажды (не без иронии, правда) публично вопрошает: «Где же Саломон? Мы не можем начать без него! Ведь иначе никто не поверит, что наша конференция действительно очень важна!»

Однако технические проблемы по-прежнему остаются – метод Саломона требует изображения портретируемых в тот момент, когда они к портретированию не готовы. К тому же в условиях, в которых работает фотограф, выдержка составляет не менее четверти секунды, отчего ему требуется штатив, а после каждого кадра еще нужно менять фотопластинку. Но Саломон, с неизменным спокойствием производящий все необходимые манипуляции, даже будучи узнанным, умудряется не привлекать к себе внимания – для чего использует бесшумную лепестковую диафрагму, всегда держится на заднем плане и в нескольких шагах от штатива – с тросиком в руке. При этом он чрезвычайно редко портит свои снимки. Удивительное чувство момента делает для него излишним даже непосредственное пользование видоискателем.

Еще один из «отцов фотожурнализма» Альфред Айзенштадт (Alfred Eisenstaedt, 1898–1995)был человеком чуть больше полутора метров ростом, чем и пользовался как преимуществом для избранного им типа съемки, которая требовала от него незаметности, возможности смешиваться с толпой. Искусный профессионал, обладающий фотографической памятью, он «всегда вел себя как любитель со скромной аппаратурой» , возведя свою скромность, незаметность и терпимое отношение к людям в главный принцип, на которой основывается индивидуальная манера: «Мой стиль не сильно изменился за все эти шестьдесят лет. В большинстве случаев я продолжаю пользоваться имеющимся в наличии светом и стараюсь не пугать людей. Мне приходится быть столь же дипломатом, сколь фотографом. Часто меня не принимают всерьез, потому что я ношу с собой очень мало аппаратуры и произвожу минимум суеты. Когда в 1949 году я женился, моя жена спросила меня: «Но где же твои настоящие камеры?» Я никогда не нагружал себя множеством аппаратуры. Мой девиз всегда был «будьте проще (Keep it simple)» .

Альфред Айзенштадт родился в Диршау (Dirschau, Западная Пруссия, ныне Польша, Тчев) в семье торговца Йозефа Айзенштадта . В 1906-м семья переезжает в Берлин. В 1913–1916 году Айзенштадт учится в Берлинском университете. Свою первую камеру ( Eastman Kodak No. 3 ) он получает в подарок от дяди, в возрасте 14 лет.

В 17 лет Айзенштадта призывают в германскую армию. Он служит на фронте во Фландрии; 9 апреля 1918-го в сражении под Верденом получает ранение обеих ног, после чего целый год не может ходить без посторонней помощи. В это время возобновляется его интерес к фотографии, и он посещает музеи, изучая приемы композиции и способы передачи освещения. В 1922-м Айзенштадт становится продавцом галантерейных товаров, на сэкономленные от своей скромной зарплаты деньги покупая фотографическое оборудование.

В 1927 году, будучи с родителями на каникулах в Чехословакии, с расстояния в 46 метров он делает снимок женщины, играющей в теннис, фигура которой отбрасывает эффектную тень. Позднее в книге «Айзенштадт об Айзенштадте» ( Eisenstaedt on Eisenstaedt) он напишет: « Я сделал фотографию сцены при помощи камеры Zeiss Ideal на пластинку 9 x12 см и испытывал удовлетворение, показывая ее своему другу. «Почему же ты ее не увеличишь?», – спросил тот. И показал мне хитроумное приспособление в виде деревянной коробки с лампой внутри, прикрепленное к камере, точно такой же, как и моя… Кода я увидел, что можно увеличить изображение и убрать несущественные детали, меня укусила какая-то фотографическая муха, и я открыл огромные возможности» . Это фотография становится первой из проданных мастером (в Der Welt Spiegel , за 12 марок).

В 1929-м (в возрасте 31 года) Айзенштадт начинает профессиональную карьеру, и его первым заданием становится освещение церемонии вручения Нобелевской премии в Стокгольме ( «Фотожурнализм только начинался, а я знал о фотографии очень мало. Это было авантюрой, и я всегда удивлялся, когда что-либо получалось») . В то время он находится под влиянием Мартина Мункачии Эриха Саломона, с которым сотрудничает.

С 1928 года Айзенштадт работает фрилансером для берлинского отделения агентства Pacific and Atlantic Photos , которое в 1931-м входит в состав Associated Press . В это время он начинает пользоваться «лейкой» – впоследствии она превратится в его любимую камеру; другая, тоже часто используемая – Rolleiflex – впервые куплена им в 1935-м. Айзенштадт снимает портреты политиков и знаменитых артистов, а также общественные события. В 1933-м его посылают на собрание Лиги Наций, где он делает свой известный снимок министра пропаганды Йозефа Геббельса (Paul Joseph Gebbels, 1897–1945). В 1934-м Айзенштадт отправляется в Италию освещать первую встречу Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини (Benito Amilcare Andrea Mussolini, 1883–1945) и снимает их первое рукопожатие на летном поле в Венеции. Второй и последний снимок Гитлера фотограф делает двумя месяцами позже, во время похорон Пауля фон Гинденбурга (Paul von Hindenburg, 1847–1934). После смерти последнего Гитлер становится канцлером, и два года спустя, в 1935-м, Айзенштадт вынужден эмигрировать в США.