В. Бутромеев - Эпоха становления русской живописи

Тальони выступала только в Петербурге, так как московским театрам был не под силу гонорар, который она требовала. Москвичи так и не увидели звезду балета на своей сцене. Позже они отомстили Тальони тем, что устроили в Москве триумф главной ее сопернице Фанни (Франческе) Эльснер. Эльснер, в отличие от грациозной Тальони, покоряла зрителей бурной энергией, ее успехи вызывали у Тальони жгучую ревность и зависть.

Поправив свое материальное положение, Тальони вернулась в Париж, и в год, когда исполнилось двадцать пять лет ее балетной деятельности, покинула сцену. Она купила себе дворец в Венеции и роскошную виллу на озере Комо, где хотела провести оставшиеся годы своей жизни. Но ей не повезло, обстоятельства сложились так, что она опять разорилась. Тальони пришлось зарабатывать уроками. Она учила молодых балерин в Париже, потом обучала танцам членов королевской семьи в Лондоне и умерла в Марселе в глубокой бедности.

«… Появление на хореографическом небосклоне Тальони, вспорхнувшей из темных лесов холодной Швеции, вызвало во всей Европе бурю восторгов по адресу белокурой дочери Севера.

Дочь итальянца-балетмейстера Павла Тальони и шведки Анны Кирстен, знаменитая балерина родилась в Стокгольме в первой десятке XIX столетия. Фигура молодой Тальони не предвещала ей успехов. Она была очень плохо и не пропорционально сложена. Чрезмерно удлиненные руки и ноги представляли собою анатомический курьез. Талия у нее была короткая, грудь узкая и спина несколько сгорбленная. Когда отец повез ее учить в Париж, то все смеялись над „этой маленькой горбуньей“. Лицо ее также не отличалось правильностью линий; нос был длинный и острый.

Таким образом, можно смело сказать, что свою колоссальную артистическую репутацию она приобрела не красотою, а громадным талантом, сразу порвавшим связь со старыми балетными традициями.

Нельзя удивляться, что при недостатке физических данных, эта женщина совершила такой крупный переворот в хореографии! Это была танцовщица, затмившая всех своих предшественниц. Это была сама Терпсихора. Воздушный без усилий, скромный, преисполненный поэзией танец Марии Тальони проникал в душу зрителей.

И действительно, она создала новый, неведомый до нее танец, новое искусство, девственное и воздушное, сотканное из целомудренной, неподдельной грации, в которой сочетались своеобразные хореографические приемы, связанные со строгими традициями благородной классической школы».

«…Я приводила Титюса (преподаватель танцев в театральной школе, в которой воспитывалась А. Я. Панаева) в совершенное отчаяние, потому что изображала из себя самую неуклюжую фигуру, когда он заставлял упражняться перед собой. Я притворялась, что у меня дрожат ноги. Титюс был уже пожилой, довольно полный господин, с большими бледно-голубоватыми сонными глазами, но эти глаза гневно блестели, смотря на меня, и он восклицал по-французски: „Что я могу сделать с этим бревном?“ В самом деле, положение Титюса было очень неприятное: ему было приказано от высшего начальства как можно скорее выпустить меня на сцену, а я представлялась никуда не годной для танцев.

…Приехав в Петербург, знаменитая балерина Тальони со своим отцом, маленьким старичком, и явилась с ним в школу упражняться. Директор и другие чиновники очень ухаживали за обоими иностранцами; им подавался в школе отличный завтрак.

Тальони днем была очень некрасива, худенькая-прехуденькая, с маленьким желтым лицом в мелких морщинках. Я краснела за воспитанниц, которые после танцев окружали Тальони и, придавая своему голосу умиленное выражение, говорили ей: „Какая ты рожа! какая ты сморщенная!“

Тальони, воображая, что они говорят ей комплименты, кивала им с улыбкой головой и отвечала:

– Merci, mes enfants! (Благодарю вас, дети!)

Тальони сделала мне большую неприятность. Раз Титюс не пришел в класс, и никто не упражнялся без него. Воспитанницы стали упрашивать меня представить им Тальони, которую я очень удачно передразнивала. Все воспитанницы знали, что я нарочно корчу из себя неуклюжую фигуру перед Титюсом, и очень были довольны, что я его злю в классе. Для их потехи я стала ходить по зале на носках, делала антраша и, как Тальони, стояла долго на одной ноге, а другую держала высоко и вдруг, встав на носок, делала пируэт, потом оправляла платье, как Тальони после танца, и раскланивалась с мнимой публикой.

– Сапристи! – вдруг раздался в дверях голос Титюса, которого никто не заметил и который, как оказалось, видел мое представление. Я, конечно, страшно перепугалась. Титюс грозно подошел ко мне и то по-французски, то на ломаном русском языке стал меня бранить:

– Ноги у нее дрожат, горбится, носки, как тряпки, когда в классе! А оказывается, что у нее стальной носок. Хорошо же, я пожалуюсь на вас.

И точно, Титюс пожаловался моей матери, и мне страшно досталось за мою проделку».