Нина Соротокина - Свидание с Петербургом (Гардемарины, вперед !, книга 2)

Белову, можно сказать, повезло, жизнь его в крепости была вполне сносной. Приличный стол, даже мясо давали, на жидкий тюфяк бросили простыню, не сказать, чистую, но без дыр, латаную. Эта простыня вдруг успокоила Сашу. Либо о нем кто-то хлопочет, либо в крепости помнят о фаворе Анастасии. "К черту все,- сказал себе Саша.- Отосплюсь по-человечески, а там видно будет". Только здесь, в камере, он понял, как устал. Все последние месяцы он был только должен, должен... Чувство долга морального испепеляет силы почище долга карточного.

Самому себе стыдно сознаться, что первая роль в этом хороводе кредиторов, требующих немедленного действия, сочувствия, подвига, принадлежала Анастасии. Проснешься утром, небо ясное, настроение сносное, аппетит отменный, но тут же вспомнишь: а что такое грызет изнутри? Ах, да, Анастасия. После того как государыня, ничего не объяснив, сказала своей статс-даме: "Поживи в своем доме", та мало сказать изменилась, стала другим человеком - обиженным, беспомощным, вздорным. Горячка с ней приключилась в тот же вечер, как вернулись они из Гостилиц. Позвали лекаря, он пустил кровь, и казалось, вместе с порченой кровью выпустил из пациентки жизненную силу. "Ты меня не любишь, тебе нужны только твои друзья!"- Она и раньше ревновала Сашу к Алешке и Никите, но у нее хватало ума скрывать это. Как можно винить его в том, что он больше переживает о сидящем в темнице Никите, чем об отлученной от дворца? А Сашин арест? Даже в такую минуту она больше заботилась о своем вполне благополучном завтра, чем о муже, которого уводят в тюрьму.

Был еще разговор, о котором и вспоминать не хотелось, потому что сразу тревожно и страшно проваливалось куда-то сердце.

- Зря ты меня из Франции вывез, зря1- Эту фразу Анастасия выкрикнула не где-нибудь, а ночью в спальне. Саша в первый момент не столько обиделся, сколько изумился. Как можно забыть их счастливую встречу в Париже и слова "Ты мне Богом послан; Люблю навек!" Или горе ее настолько ослепило, что она и прошлое хочет перечеркнуть? А может, мстит за кажущуюся его безмятежность, мол, мне плохо, и тебе должно быть тоже не сладко! Но Анастасия не остановилась на этом "зря вывез".

- Жила бы я с кавалером де Брильи безбедно, а на родине я отверженная!

У него достало чуткости не устраивать скандала, он до тех пор целовал ее волосы, губы и руки, пока она не обхватила его за шею и не заснула спокойно. Но забыть этих постылых слов он не может, и что совсем погано простить Анастасию до конца тоже не получается.

А здесь в крепости он никому ничего не должен, теперь ему должны. В темнице каждый заболевает одной и той же болезнью- бессилием, вернее сказать, утратой активности, и теперь уж вы, которые на воле, думайте, как меня лечить. О том, что Никита сам ранен, и опасно, Саша почти не думал. Не может такого быть, чтобы молодой организм не победил недуга, но более всего он верил в справедливость судьбы. Уж если столько сил потрачено, то не может того быть, чтобы все зазря.

И странно, он очень легко увильнул от размышлений на тему, за что он, собственно, угодил в крепость. Да мало ли... Лядащев в записке пишет, мол, зря шлялся к Лестоку. Предположим, здесь собака зарыта, но столь же позволительно думать, что виной тому старая дуэль. Сама просится в голову мысль, что он привел на хвосте погоню в свой дом. Но кому гнаться-то, если на мызе вся охрана была повязана. Будет допрос - будем думать...

Он проспал три дня с перерывами на завтрак и ужин, а потом вдруг разом понял-выспался! И усталость, проклятье куда-то делись, и мысли поползли в голову, мысли беспокойные. По его понятиям давно должен был объявиться Лядащев. Не можешь прийти сам, так дай дельную информацию, подтверди лозунг, что "все обойдется!"

И вообще, сколько он будет валяться на этой латаной - перелатаной простыне? И какого черта он сюда попал? И почему мерзкая каша сдобрена прогорклым маслом? И как не беситься, если омерзительный сторож на все вопросы твердит с глупейшей ухмылкой одну и ту же фразу: "Не могу знать". Несколько дней он обходился без чистого воздуха, а сейчас хотел бы прогуляться, пусть не в роще, шут с ней, но на тюремный двор он имеет право?

Саша принялся ходить по камере вначале по кругу, потом строго по периметру, затем начал считать шаги. Бог ты мой, со временем это может стать привычкой! Нет, считать шаги он не будет. Он будет размышлять. Если друзья не дают о себе знать, значит не могут. С чего он взял, что с Никитой все в порядке? Да он мог умереть каждую секунду! Сто двадцать четыре, сто двадцать пять... Нет, это непереносимо!

Он с силой ударил кулаком по стене, потом по столу и наконец по кованой двери и барабанил в нее до тех пор, пока рука не начала болеть. От этого вдруг полегчало. Правду говорят, что физическая боль врачует боль душевную.

Дверь неожиданно отворилась. Смотритель, морда белесая, волосы на пробор, над губой болячка, что-то жевал. Выражение лица вполне благодушное, все бы исполнил, но все "не могу знать". Саша принял независимый вид.

- Слушай, братец, а не раздобудешь ли ты мне карты? Во взгляде смотрителя промелькнуло доселе незнакомое выражение любопытства.

- Какие карты?

- Подземных ходов под крепостью с выходом к Неве,- в сердцах крикнул Саша.-Ты что, не понимаешь, какие карты бывают? Короли, валеты, дамы...

- Карты имеются, но с кем, простите, сударь, вы намерены играть?

Показалось ли Саше или смотритель впрямь ударил себя по карману, мол, этот инструмент держим всегда при себе?

- А хоть бы и с тобой,- весело ответил Саша.- Я понимаю, что не положено. Но мы будем играть ночью и по маленькой. Святое дело!

Смотритель хмыкнул, неопределенно повел плечом и, ничего не ответив, исчез, а ночью после сигнала вдруг явился в камеру с новенькой колодой карт и щелкнул ею заправски.

- Денег, как ты понимаешь, у меня нет, но есть адресок, по которому получишь все до копейки. Только бумаги дай, чтобы я записку мог чиркнуть.Саша старался говорить самым обычным тоном, как будто это совсем в порядке вещей - ходить к супруге подследственного за долгом.

- Как играть изволите?- Сторож, казалось, пропустил все Сашины замечания мимо себя.-Я, знаете ли, все эти квинтичи, лоберы и прочие тресеты не уважаю. Кадрилья - хорошая игра, но в нее надобно вчетвером... Памфил, а по-русски говоря "дурачок",-вот это для меня. Можно еще в ерошки или хрюшки... Как желаете?

Саша смотрел на своего Аргуса с восторгом. Неужели ему повезло, и этот тип с вислой фигурой и непропеченным лицом азартный картежник? Одно смущало: про игру в дурачка, любимую простолюдинами, он знал мало, помнил только, что "памфил" - это червонный валет, его еще называют "филей".

Смотритель оказался хорошим учителем, и уже во второй игре Саша выиграл. Видя, как вытянулось лицо у партнера, он немедленно взял себя в руки, сменил тактику и начал плутовать. Задача была поставлена четко: три игры спустить, четвертая для себя, чтоб не пропадал азарт. У смотрителя от жадности глаза разгорелись, губы вспухли. Когда выпадала нужная карта, он ими как-то странно, со всхлипом, причмокивал.