Коллектив авторов - Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока

Чрезвычайно популярным в Китае было и остается творение Го Пу (287–324). Именно в его редакции дошла до потомков знаменитая «Книга гор и морей». Го Пу был блестящим поэтом, астрономом, математиком, ботаником, зоологом и географом. Но «Книга гор и морей» сообщала в основном сведения о воображаемом мире, отчасти выполняя роль бестиария или пособия по демонологии.

Но, пожалуй, самым популярным сочинением являлось «Новое изложение рассказов, в свете ходящих», составленное Лю Ицзинем (434 г.). Сборник остроумных изречений и забавных историй из жизни кумиров ученой элиты того времени: философов, художников, каллиграфов, поэтов — играл роль своеобразного путеводителя по художественной жизни, в увлекательной форме приобщая читателя к культурному универсуму эпохи.

К наследию культуры времен Лючао обращались в последующие эпохи не только за справочным материалом. Традиционная китайская культура и ее конфуцианские идеалы невысоко ставили воинов, отсюда и поговорка: «Хорошее железо не идет на гвозди, хороший человек не идет в солдаты». Самостоятельного сословия благородных воинов, обладающих особым этосом, здесь так и не сложилось. Но время от времени те, кто воспевал борьбу против завоевателей, или подвиги тех, кто поднимался против несправедливости, нуждались в литературных образцах. И тогда они черпали вдохновение все в той же смутной эпохе.

Не случайно великая китайская средневековая эпопея называется «Троецарствие». Цао Цао, усмиритель восстания «Желтых повязок», сам прославился как литератор и поэт. Ему принадлежит не только популярный трактат о военном искусстве, но и цикл стихов, повествующих о тяготах солдатской жизни. Позже о нем говорили, что он «писал стихи в седле с копьем наперевес». С его легкой руки развитый в Китае жанр юэфу — подражаний народным песням, начал претерпевать изменения. Если на Юге «юэфу» сохраняли характер либо любовных призывов, либо элегий, то на Севере они все чаще воспевали ратные подвиги и любовь к родной земле. Исследователи отмечают влияние на северные «юэфу» фольклора кочевников, чье прославление воинской доблести не укладывалось в нормы конфуцианства. В начале VI в. уже упомянутый «Литературный изборник» Сяо Туна включает анонимную поэму «Хуа Мулань», о девушке, которая, несмотря на строжайший конфуцианский запрет для женщин браться за оружие, отправилась защищать отчий край. Этот сюжет получит дальнейшее развитие в XII в., когда на Китай вновь обрушатся северные племена.

Важной чертой этой эпохи была ее замкнутость на себе самой и проистекающий из этого эстетический аристократизм. Деятели культуры были ориентированы на духовную коммуникативность, создавая поле взаимных оценок. Не случайно в это время рождается новый жанр литературной критики (наиболее характерный пример — сочинение конца V в. «Резной дракон литературной мысли»). Поэты, философы и художники творили в основном в окружении друзей, и потомки ценили не только их идеи, но и стиль общения. Славу эпохи Вэй составили «семь поэтов», делившихся друг с другом своими стихами, пользуясь покровительством поэта-правителя Цао Цао и его сына императора Цао Пи (220–226), также поэта и автора трактата о пользе словесности для управления государством.

В следующем поколении прославилась другая плеяда — «семь мудрецов из бамбуковой рощи». Входившие в нее поэты-философы предпочитали церемонной придворной жизни свободные дружеские беседы в лесу. Образы ничем не стеснявших себя, веселившихся от души мудрецов стали живым воплощением новых идеалов аристократии. Один из них, Цзи Кан (223–262), остроумно и едко обличал лицемерие традиционной морали, используемой власть имущими, и эпатировал строгих конфуцианцев своим поведением.

У его не менее эксцентричного друга Жуань Цзи (210–263) критика конфуцианской морали носила философский характер. Под влиянием даосизма он подчеркивал бессилие человеческого разума перед совершенством великого Дао, предел которого «смешение всего в одно». Постигнувший это всеединство становится «совершенным человеком» и обретает бессмертие, но для тех, кто лишь «утверждает себя», вечность недостижима, а конфуцианский ханжеский идеал «благородного мужа» ввергает Поднебесную в ужас мятежей и гибели. Но философ осуждает и тщеславное отшельничество, тогда как подлинное отшельничество — духовного свойства, странствия его духа в поисках пустоты (сюй) не могут быть поняты суетным миром.

Возможно, «мудрецы из бамбуковой рощи» предвидели крах старого конфуцианского государства. Как бы там ни было, но их философский опыт и стиль общения вскоре оказались востребованы. Пафос новой не государственной, но аристократической культуры заключался в преодолении «мира пыли и грязи» земной жизни ради вершин чистого творчества. Излюбленным занятием элиты на Юге становятся «чистые беседы» — свободные дискуссии, в которых красноречие сочетается с метафизическими построениями. В спорах об именах и сущностях вещей, о природе первоосновы мира особо ценились художественные достоинства речи. Риторика «чистых бесед» ориентировалась также на идеал «безмолвного постижения» при помощи жеста или интуиции, что соответствовало буддистской проповеди «благородного молчания».

Тон в «новом изложении» задают непринужденная шутка, острое словцо, красивый афоризм, все — чуждое резонерства и нравоучительности. Выразителем этого стиля в живописи может считаться живший в конце IV в. художник Гу Кайчжи. Иллюстрируя классический трактат «Наставления старшей придворной дамы», он не только отказался от традиции давать размеры фигур в соответствии с их статусом, но и перенес смысловой центр с дидактического на эстетический уровень, противореча нравоучительному тону текста. Сентенция: «Мужчина и женщина знают, как украсить свое лицо, но не знают, как украсить свой характер», — содержала критицизм и давала строгие советы, однако художник концентрировался лишь на первой части фразы, изобразив элегантную придворную даму, смотрящуюся в зеркало, и другую даму рядом, длинные волосы которой служанка укладывает в прическу.

Вся сцена пронизана таким спокойствием и очарованием, которое не вяжется с морализаторством писателя. Но не всегда Гу Кайчжи противоречил тексту. Его шедевром считается свиток «Фея реки Ло», на тему известной поэмы Цао Чжи (опального брата вэйского поэта-императора Цао Пи), посвященный неожиданной встрече поэта с прекрасной нимфой и печали расставания с призрачной женщиной-мечтой. Передавая настроение поэмы, художник переводит образы поэта, воспевающие красавицу (лебеди, драконы, хризантемы, сосны) в образы изобразительные. Вплетенные в пейзаж, они воспринимаются как метафоры физического присутствия нимфы.