Дэвид Холловэй - Сталин и бомба: Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956

Перемены в советской политике были слишком незначительными и шли медленно. Нильс Бор надеялся, что международное сообщество физиков сможет привлечь внимание политических лидеров к угрозе, которую представляла атомная бомба для человечества, и что эта общая угроза приведет к сотрудничеству между правительствами. Но возрождения международных научных связей, которое казалось столь возможным летом 1945 г., не произошло. В конце 1940-х гг. ученые из Советского Союза и Соединенных Штатов не получили разрешения на встречу для обсуждения атомной бомбы и ее значения [202] Федерация американских ученых послала в 1946 г. письма советским ученым с просьбой ответить на ряд вопросов об использовании атомной энергии. Международный отдел Центрального Комитета партии рекомендовал Президиуму Академии наук организовать встречу ученых, получивших такие письма, для выработки согласованного ответа. «Ответы должны соответствовать позиции советских представителей в Организации Объединенных Наций» (М.А. Суслов — А.А. Кузнецову. 3 декабря 1946 г. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 128. Т. I, д. 75. Кузнецов был секретарем ЦК, а Суслов работал в аппарате ЦК). . Дискуссии между учеными имели место только в рамках ООН, и эти дискуссии были сильно ограничены позицией, занятой правительствами на переговорах. Скобельцына, например, держали «на коротком поводке» {834} 834 См. портрет Скобельцына в кн.: Osborn F. Negotiating on Atomic Energy. 1946–1947// Negotiating with the Russians/ Ed. R. Dennett, J. E. Johnson. Boston: World Peace Foundation, 1951. P. 224–225. . Тем не менее его письмо представляется небольшим, но интересным примером того, каким образом дискуссии между учеными могли бы способствовать формированию политики правительства.

Какое место было бы отведено международному контролю, если бы Сталина вовремя, до взрыва в Хиросиме, проинформировали, как это предлагал сделать Нильс Бор, о возможности применения атомной бомбы? Даже если бы Сталин получил такую информацию, он все равно стремился бы к бомбе, как я доказываю в главе 6. Реальный вопрос, который поднял Бор, заключался в том, чем была бомба для политических лидеров: инструментом государственной политики или источником общей опасности, которая сближает государства. Для Сталина и Молотова было ясно, что Соединенные Штаты хотят использовать бомбу как инструмент политического давления. Даже если бы администрация Трумэна полностью отказалась от мысли об атомной дипломатии, бомба уже существовала и рассматривалась Сталиным и Молотовым как фактор в балансе сил.

Вопреки предположениями Бора, ни Трумэн, ни Сталин не видели в бомбе источник опасности для человечества. Сталин видел опасность не столько в бомбе как таковой, сколько в американской монополии на нее. По его мнению, создание советской атомной бомбы стало бы разумным решением проблемы. Руководители государства не сомневались в верности подобного решения, и как только оно было принято, все публичные выступления стали служить интересам нового политического курса. Некоторые ученые стали выступать в прессе со статьями, затрагивающими научные и технологические стороны вопроса, но они не пытались анализировать возможные последствия применения атомного оружия {835} 835 См., например: Тамм И. Внутриатомная энергия// Правда. 1946. 11 апр.; Френкель Я.И. Освобождение внутриатомной энергии. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1946. . Сталин, по словам Громыко, обращался к проблеме запрещения атомного оружия, комментируя собственные высказывания: «Конечно, я не касался этого вопроса с Курчатовым. Этот вопрос больше политический, чем технологический и научный» {836} 836 Громыко А.А. Памятное… С. 276. . Роль ученых, в сталинском понимании сути вещей, заключалась в том, чтобы они обеспечивали страну тем, в чем она нуждалась, а не излагали свои взгляды на международную политику или на возрастающую роль технологии.

В последние годы второй мировой войны Сталин выбирал между тремя основными направлениями послевоенной политики. Он мог следовать подрывной политике, поддерживая коммунистические партии в Западной Европе и в Азии в их стремлении захватить власть и помогая им, где это было возможно, военной силой. В Москве испытывали определенную склонность к поддержке такой политики и обсуждали способы ее осуществления {837} 837 Woklforth W. С. The Elusive Balance… P. 98–99. . И это неудивительно, так как подобная политика явно импонировала тем, кто был заинтересован в социалистической революции. Однако Сталин решил не поощрять революцию в Европе или Азии, так как среди руководства там не было выдающейся личности, отстаивающей эту идею {838} 838 Spriano P. Stalin and the European Communists. L.: Verso, 1985. P. 192–204; Claudin F. The Communist Movement from Comintern to Cominform. Harmondsworth: Penguin Books, 1975. P. 307–370. . Поощрять революцию значило идти на развязывание войны с западными союзниками.

Второе возможное направление состояло в продолжении политики сотрудничества с Западом. Ее сторонником был Максим Литвинов, народный комиссар иностранных дел в 1930-е годы, которого сменил Молотов в мае 1939 г., за три месяца до заключения советско-германского пакта. С декабря 1941 г. до весны 1943 г. Литвинов был послом СССР в Вашингтоне, после чего он был переведен в Москву на относительно невысокий пост {839} 839 Комментарий идей Литвинова и о его роли см.: Dallin A. Allied Leadership in the Second World War// Survey. Winter — Spring 1975. P. 15–16; Mastny V. The Cassandra in the Foreign Commissariat// Foreign Affairs. January 1976. P. 366–376. . Литвинов стремился к послевоенному сотрудничеству между Советским Союзом и Соединенными Штатами, поскольку он считал такое сотрудничество основой мира [203] В докладе, посланном Молотову из Вашингтона в июне 1943 г., Литвинов настаивал, чтобы Советский Союз установил более тесные контакты с Рузвельтом, который, по мысли Литвинова, охотно шел на сотрудничество с Советским Союзом. См.: Политика США в 1943 году: Взгляд советского посла из Вашингтона// Вестник Министерства иностранных дел СССР. 1990. 15 апр. С. 54–63. . Однако в октябре 1944 г. он заявил американскому журналисту Эдгару Сноу, что Великобритания проводит свою традиционную политику баланса сил в Европе и неохотно пойдет на сотрудничество с Советским Союзом, ставшим сильнейшей державой на континенте; «мы, — сказал он, — дрейфуем все больше и больше в одном направлении, противоположном сотрудничеству» {840} 840 Snow Е. Journey to the Beginning. N.-Y.: Random House, 1958. P. 315. . В июне 1946 г. он говорил Ричарду Хоттлетту, корреспонденту Си-Би-Эс в Москве, что в России произошел «возврат к вышедшей из моды концепции безопасности, основанной на расширении территории, — чем больше вы ее имеете, тем выше ваша безопасность». Если Запад уступит советским требованиям, сказал он, «это приведет к тому, что Запад, спустя более или менее короткое время, окажется перед лицом следующей серии требований» {841} 841 Hottelet R. C. Soviet Union Can't be Trusted or Appeased, Diplomat Litvinov Warned Western World// Washington Post. January 21, 1952. P. 4. . В феврале 1947 г. он сказал Александру Верту, что Россия смогла бы обратить в свою пользу репутацию проводника политики доброй воли, которую она заслужила во время войны, но что Сталин и Молотов не верят, будто добрая воля может стать прочным фундаментом новой политики; «они поэтому и захватили все, что плохо лежало» {842} 842 Werth A. Russia at War. 1941–1945. L.: Pan Books, 1964. P. 839. .