П Сталь - Новый швейцарский Робинзон

Однако день склонялся к концу, и так как было бы неблагоразумно в такой поздний час углубляться в незнакомую мне страну, то я и решился переночевать на моем кайяке. Я поставил его на якорь при помощи тяжелого камня, привязанного веревкой к носу челна. Хотя я и считал себя вне всякой опасности, однако выстрелил несколько раз из ружья для удаления хищных животных. Затем я завернулся в одну из наших шкур и заснул.

На другой день я проснулся рано и, поблагодарив Бога за проведенную спокойно ночь, поплыл дальше. Я чувствовал себя бодрым и сильным; мой кайяк летел стрелой, и я весь отдался наслаждению расстилавшимися передо мной великолепными видами.

Устав от нескольких часов усиленной гребли, я решился пристать к пленившей меня роще. Она состояла из прелестных деревьев, населенных колибри, попугаями и тысячью других птиц, оглашавших воздух своим пением. Одновременно изумленный и очарованный, я продвигался под сводами из вьющихся растений, перекинувшихся с одного дерева на другое. Я снял клобучок со своего орла, а он, почуяв свободу, полетел и вскоре возвратился, держа в когтях маленького попугая, которого я взял у него, чтобы рассмотреть. Вдруг я услышал позади себя шум листьев под тяжелыми шагами. Я оглянулся и что же? - не далее десяти или двенадцати шагов от меня стоял огромный полосатый тигр. Бежать было поздно. В ужасе я дрожащими руками держал ружье, которое могло оказать мне лишь слабую помощь. Холодный пот выступил у меня на лбу и теле; я считал себя погибшим, когда мой орел вероятно, понявший опасность - ринулся на голову тигра и клювом и когтями старался вырвать ему глаза. Я был спасен. Тигр, занятый защитой от этого неожиданного врага, уже не обращал внимания на меня. Я схватил мои пистолеты, выстрелил в зверя почти в упор и раздробил ему череп. Он упал, испуская страшный рев. Но радость победы была отравлена для меня сильным горем. Один из моих выстрелов, направленных наскоро, попал в орла, который свалился мертвым вместе с тигром. Я поднял бедную птицу и со слезами сожаления отнес ее в свой кайяк.

Покинув этот берег с сердцем, полным горести, и не подумав даже снять великолепную шкуру с убитого мной животного, я греб неохотно и небрежно. Я почти готов был повернуть челн, чтобы возвратиться к пещере, когда над одним из островов, находившихся вправо от меня, увидел поднимающийся к небу тонкий столб красноватого дыма.

- Огненная скала! - воскликнул я, подняв руки к небу, и ко мне возвратилось все мое рвение.

Я принялся грести изо всех сил, пока не достиг острова, к которому пристал не без опасности, по причине окаймляющих его скал.

Подпираясь руками и ногами, я влез на одну скалу, с которой хотел осмотреть местность. Немного оглядев ее, я пошел по тропинке, которая привела меня к возвышенной площадке в несколько квадратных футов, закрытой с обоих боков соседними скалами. Я направился ко входу в пещеру, которая могла служить жилищем какому-нибудь опасному зверю. Зарядив свои пистолеты, я шел на цыпочках, насторожив глаза и уши, когда в излучине скал увидел, с невыразимым волнением, человеческое существо, которое, положив голову на руку, лежало на постели из мха и сухих листьев. Перед этим явлением я остановился неподвижным, изумленным, безгласным. Я изумился также сильно, как если бы эта встреча, цель моей поездки, была для меня совершенно неожиданной. Передо мной был человек незнакомый. Может быть, через мгновение я должен был услышать чужой голос, на меня должны были устремиться чужие глаза!

Я едва смел дышать. Мне было довольно времени рассмотреть незнакомца. Радость мою усилило еще то обстоятельство, что вместо существа, удрученного старостью и несчастьями, передо мной было существо молодое и прелестное. Черты спящего были до того нежны и детски, что, казалось мне, ему не могло быть более двенадцати или четырнадцати лет. На нем было платье гардемарина, и его прекрасное лицо окаймляли пряди шелковистых светлорусых волос. Его маленькая рука, казалось, играла их волнами. Я благодарил Бога, избравшего меня для спасения этого милого существа и, в своей неизреченной милости, посылавшего нашим отцу и матери новое дитя, а нам однолетку-сестру, потому что костюм найденного лица обманывал меня лишь несколько мгновений. Даже у Франсуа, который был прелестен в детстве, не было таких нежных черт лица, как черты незнакомки, с которыми я мог сравнить только черты моей матери. Сердце мое билось в груди до того сильно, что я боялся, чтобы оно не разбудило незнакомку. Как долго длилось мое безмолвие и созерцание - я не могу сказать. Помню только, что я ни за что в мире не решился бы потревожить этот мирный сон. В уме моем роились тысячи смутных мыслей. Чего бы не дал я, чтобы на моем месте была добрая мама и чтобы первый взгляд, который должна была встретить незнакомка, был взгляд нашей матери, чтобы первые слова были произнесены ее любящим голосом! Это положение могло продлиться очень долго, потому что у меня не хватило духу нарушить его, если б маленькая птичка, не удерживаемая моими сомнениями, не села на лоб спящей незнакомки.

Разбуженная незнакомка приподнялась наполовину. Ее большие глаза искали вокруг причину пробуждения; но настоящий виновник его улетел, и взор незнакомки остановился на мне. У нее вырвался крик изумления и испуга. А между тем моя наружность не могла быть ужасна, потому что никогда не бывал я так смущен. Я постарался успокоить ее почти умоляющим жестом.

- Не бойтесь ничего, - сказал я, - я испуган не менее вас и не намерен причинить вам никакого зла.

- Кто вы? - воскликнула она, - откуда вы явились?

Потом, быстро встав, она сказала:

- Кто бы вы ни были, если вы честный человек, приветствую вас в этой пустыне.

Голос незнакомки, ее тревожный взгляд, сострадание к ее крайнему волнению развязали мне язык.

- Я тот спаситель, - ответил я, - которого вы призывали запиской, порученной альбатросу. Я покинул все и последовал вашему призыву. Я не англичанин, как вы можете судить по моему произношению, но я из свободной страны, граждане которой умеют уважать несчастья. Вероятно, на эту скалу вас выбросила буря. Буря же выкинула меня, моего отца, мою мать и моих трех братьев на соседний остров. Уже десять лет мы живем вдали от остального света, одни на лоскуте земли, который стал для нас целым миром. Если вы доверитесь мне, я отвезу вас к своим.

По минутному колебанию, в течение которого во взоре незнакомки отражались тысячи противоположных мыслей, она подошла ко мне и протянула мне руку.

- Да благословит Бог ваших родных, - сказала она, - и вас, который спасает меня от положения, худшего смерти, от страшного одиночества. Если ваши мать и отец не отвергнут меня, если ваши братья захотят принять меня в свой круг, я стану для ваших родителей самой покорной и любящей дочерью, для ваших братьев самой любящей сестрой.