Константин Станюкович - В море !

- Как же, читал в газетах и порадовался за Ивана Иваныча. Он, конечно, доволен?

- А то как же? Место покойное, содержания больше... И надоело ему, бедному, уходить в плавание. Слава богу, поплавал... Теперь уж нам не придется каждое лето врозь жить...

- А вы сюда надолго, Нина Марковна? Надеюсь, что пожаловали не для лечения. Глядя на вас, было бы просто грешно предположить, что вы могли бы быть больны? - проговорил адмирал, застенчиво краснея, и, взглядывая на цветущую адмиральшу, припомнил и свое былое увлечение ею, и то, что она предпочла ему Ивана Ивановича.

- Не судите по наружности, Василий Петрович... Меня послали сюда доктора.

- Что с вами? - участливо и удивленно спросил адмирал.

- У меня, Василий Петрович, неврастения, - отвечала Нина Марковна, отчеканивая это слово с внушительной торжественностью и словно бы несколько гордясь, что у нее болезнь с таким мудреным и в то же время красивым названием. - Неврастения! - повторила адмиральша, принимая вдруг серьезный вид женщины, одержимой недугом. - Так Ижевский определил... Знаете, знаменитый специалист Ижевский...

- Какая же это болезнь?

- Расстройство всей нервной системы... Я сильно страдала и лето, и осень от этого... Пока болезнь, слава богу, в начале, но запустить ее, говорят, очень опасно... Ижевский так и сказал, и советовал непременно провести зиму на юге, дать окрепнуть нервам, отдохнуть в теплом климате... Признаться, я не хотела ехать... Жаль было оставить Ванечку одного...

- А что же Иван Иваныч не поехал с вами, Нина Марковна?

- Звала его, но, вы понимаете, ему неловко было брать отпуск, получивши только что новое назначение.

"Эка врет как и не моргнет глазом!" - пронеслось в голове у Скворцова.

Адмиральша между тем не переставала занимать не особенно речистого адмирала и, между прочим, сообщила о слухах, и довольно вероятных, что адмирал-старик оставляет свой пост.

- Мало ли какие ходят слухи, Нина Марковна! - промолвил адмирал и, просидев еще минут пять, поднялся с места.

"Слава богу, промело!" - подумал Скворцов и, радостно вздохнув, тоже встал и взял с окна свой котелок.

- Куда же вы, Василий Петрович? - воскликнула адмиральша. - Посидите...

- Простите, не могу. Если позволите, в другой раз.

- Не только позволю, но прошу, очень прошу и чем скорее навестите меня, тем лучше... И я к вам приеду на "Грозный". Позволите? - с кокетливой улыбкой промолвила адмиральша.

- Буду весьма счастлив принять вас, Нина Марковна, - с галантной любезностью отвечал адмирал, низко кланяясь. - Когда вам будет угодно?

Решено было, что на следующий же день Нина Марковна приедет обедать к адмиралу. Адмирал пригласил и Скворцова, поручив ему привезти адмиральшу на крейсер.

- А вы долго думаете простоять в Villafranche?

- Неделю, Нина Марковна...

- Неделю только? А затем?..

- Я пойду на "Грозном" в Мальту и пересяду на свой флагманский корабль, который меня там ждет.

- А "Грозный"?

- Разве вы не знаете?.. Он уходит в Тихий океан на два года.

- В Тихий океан? - воскликнула адмиральша.

Голос ее чуть-чуть дрогнул. Несмотря на уменье владеть собой, адмиральша едва скрыла тревожное волнение, охватившее ее при этом неожиданном известии, и то благодаря батистовому носовому платку, который ей вдруг понадобился и на минуту закрыл ее лицо.

"Отчего Ника скрыл от меня это? Он меня обманывает!" - с гневным чувством подумала адмиральша, бросая украдкой взгляд на Нику.

Тот выдержал этот, хорошо знакомый ему, быстрый и молниеносный взгляд черных подведенных глаз адмиральши, предвещающий ураган, с наглой отвагой человека, сознающего безвыходность своего положения и решившего защищаться до крайности. "Вляпался!" - мысленно повторял он, соображая, что теперь уж нет никакой возможности "втереть ей очки" при объяснении, на что он легкомысленно надеялся.

И он с самым решительным видом ждал, что будет дальше и как "все объяснится".

Адмирал между тем пояснил адмиральше, что "Грозный" назначен телеграммой из Петербурга.

- Вот только ждем приезда нового командира.

- А Налетов?

- Он сменен, Нина Марковна, и уезжает в Россию.

- А вы, Николай Алексеич, и не сообщили мне всех этих новостей? промолвила адмиральша, уже овладевшая собой.

И самым равнодушным тоном спросила:

- И вы, конечно, идете на "Грозном"?

- Иду, Нина Марковна.

"И как он говорит спокойно, бессовестный!"

- Как же, идет, Нина Марковна, идет-с, - весело подтвердил адмирал, приветливо посматривая на Скворцова. - Признаюсь, у меня было намерение взять Николая Алексеича к себе флаг-офицером, и я вчера предлагал ему остаться в Средиземном море.

- И он, разумеется, не хочет? - перебила адмиральша.

- Не хочет, Нина Марковна. И умно делает-с. Умно и похвально. Молодому моряку надо поплавать в океане, - когда еще представится случаи опять попасть в дальнее плаванье. А океан - превосходная школа, особенно для такого бравого офицера, как Николай Алексеич.

"Окончательно зарезал!" - пронеслось в голосе "бравого офицера", и он решил "исчезнуть" смеете с адмиралом, чтобы не компрометировать адмиральши своим долгим визитом и - главное - избегнуть первых взрывов ее гнева.

- Еще бы!.. Где же и учиться, как не в океане!.. И Ванечка, который так любит Николая Алексеича, всегда говорил, что из него выйдет отличный моряк... Очень рада за вас, Николай Алексеич! - прибавила адмиральша с веселой, обворожительной улыбкой, нервно сжимая в своем маленьком кулачке батистовый платок и чувствуя, что к горлу подступают слезы.

- Так до завтра, Нина Марковна? - проговорил адмирал, целуя ручку.

- Непременно, Василий Петрович, если только опять не зашалят нервы... А вы, Николай Алексеич, тоже бежать? - обратилась адмиральша к Скворцову, заметив, что и он собирается уходить. - Нет, я вас не отпущу... Полюбуйтесь, Василий Петрович, какие нынче молодые люди?.. Обещал мне показать Ниццу и хочет уходить... Оставайтесь и сейчас же поедем кататься...

- Это нехорошо, Николай Алексеевич, - заметил адмирал. - Надо слушаться начальства! - шутливо прибавил он и, пожав молодому человеку руку, ушел, обещая адмиральше навещать ее, пока "Грозный" здесь.

XXIV

Проводив адмирала до дверей, Нина Марковна медленно и слабой походкой, точно с трудом передвигая свои маленькие ножки, печально склонив на грудь голову, прошла к дивану и опустилась на него тихая, скорбная и подавленная, не произнося ни слова, не поднимая глаз, прикрытых длинными, густыми ресницами.

Несколько долгих минут прошли в томительном молчании среди тишины, царившей в этой уютной, небольшой комнате, залитой ярким светом чудного солнечного дня, врывавшимся в два большие окна. Звуки мандолины вдруг раздались под окном, и мягкий тенор уличного певца-итальянца донесся в комнату... Песенка, которую пел певец, говорила, казалось, о любви, о счастии... Адмиральша вздрогнула и снова замерла в своем безмолвном горе.