Лев Остерман - Римская история в лицах

Почва для открытого мятежа была настолько подготовлена, что он произошел очень скоро — через четыре дня после усыновления Пизона. Читатель, несомненно, заметил, что в особо драматические моменты римской истории я предпочитаю, не поддаваясь соблазну авторской фантазии, передать рассказ кого-либо из древних историков, если удается найти достаточно яркий и краткий. Для драматических событий 15 января 69-го года имеются два одинаково подробных и динамичных описания: Плутарха и Тацита. Первое заметно короче, и потому я выбираю его, а в одном месте дополню информацией, заимствованной у Тацита:

«Ранним утром того дня Гальба приносил на Палатине жертву в присутствии друзей, и едва жрец Умбриций взял внутренности жертвенного животного и оглядел их, он тут же и притом без всяких околичностей объявил, что видит знамения великого смятения и опасности, коварно грозящей жизни императора, — бог словно бы сам отдавал Отона, который стоял позади и внимательно прислушивался к каждому слову жреца, в руки Гальбы. Отон испугался и от страха побелел, как мертвец, но в этот миг рядом появился отпущенник Ономаст и сказал, что пришли строители и ждут его дома. Это был условный знак, по которому Отону надлежало немедля идти к солдатам. Итак, он объясняет, что купил старый дом и хочет показать продавцам места, внушающие ему тревогу, а затем через так называемый Дом Тиберия спускается на форум к Золотому столбу, у которого заканчиваются все дороги Италии.

Число тех, что встретили его там и приветствовали, называя императором, не превышало, как передают, двадцати трех. Отон оробел, хотя вообще, при всей своей телесной изнеженности, духом слаб не был, но отличался решительностью и пред опасностями не отступал. Однако собравшиеся не дали ему ускользнуть. Обнажив мечи, они обступили его носилки и приказали двигаться дальше, и Отон, крича, что погиб, стал торопить и погонять носильщиков. Несколько прохожих слышали его крики, но были скорее изумлены, чем встревожены, видя малочисленность участников этой отчаянной затеи. Впрочем, пока его несли через форум, к ним присоединилось еще столько же, и подходили все новые, группами по три-четыре человека, и, наконец, все вместе повернули назад, в лагерь, громко именуя Отона Цезарем и простирая обнаженные мечи к небу. Начальником караула в тот день был трибун Марциал. Говорят, что он ничего не знал о заговоре, но так испугался, что впустил Отона в лагерь, а там уже никто сопротивления ему не оказал, ибо те, кто не принимал участия в деле, были по одному, по двое окружены заговорщиками (которые умышленно держались все вместе) и, сперва повинуясь угрозам, а потом и убеждениям, последовали примеру товарищей. О случившемся немедленно сообщили Гальбе на Палатин. Жрец еще не ушел, и внутренности закланного животного по-прежнему были у него в руках, так что даже самые упорные маловеры были поражены и дивились исполнению божественного знамения. Пестрая толпа хлынула с форума ко дворцу, и Виний, Лакон и несколько отпущенников с обнаженными мечами стали подле Гальбы, а Пизон вступил в переговоры со стражею, охранявшей дворец. В так называемом Випсаниевом портике был размещен иллирийский легион; чтобы заранее заручиться поддержкою этих солдат, к ним послали Мария Цельса, человека верного и честного.

Гальба хотел выйти к народу, Виний его не пускал, а Цельс и Лакон, напротив, побуждали, горячо нападая на Виния, как вдруг разнесся слух, что Отон убит в лагере. А немного спустя появился Юлий Аттик, служивший в императорской охране и пользовавшийся некоторой известностью. Потрясая мечом, он кричал, что убил врага Цезаря. Оттолкнув стоящих впереди, он показал Гальбе окровавленный меч. Взглянув на Аттика, Гальба спросил: «Кто отдал тебе такой приказ?» — «Верность и присяга, которую я приносил», — был ответ, а так как народ рукоплескал Аттику и повсюду гремели крики, что он поступил правильно, Гальба сел в носилки и покинул дворец, чтобы принести жертву Юпитеру и показаться гражданам». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Гальба, XXIV—XXVI)

Плутарх до самого конца ведет свой рассказ с позиции наблюдателя, находящегося на форуме. Нам же в этом месте стоит обратиться к Тациту и посмотреть, что же тем временем происходило в лагере преторианцев.

«Между тем преторианцы, остававшиеся в лагере, — пишет он, — перестали колебаться. Неистовый пыл овладел ими, им показалось мало того, что они пронесли Отона на плечах через весь город и защищали его своими телами. Они подняли его на возвышение, на котором среди боевых значков еще недавно стояла золоченая статуя Гальбы, и окружили вымпелами своих отрядов. Ни трибунов, ни центурионов не подпускали к этому месту: солдаты говорили, что командиров надо опасаться в первую голову. Над лагерем стоял гул, и в нем сливались голоса, шум и крики, которыми солдаты подбадривали друг друга. Когда так шумит толпа, состоящая из граждан и черни, ее крики не выражают ничего, кроме слабости и раболепия. Здесь было иное: едва завидев кого-нибудь из подходивших солдат, преторианцы хватали их за руки, обнимали, ставили в свои ряды, заставляли повторять слова присяги, расхваливали их императору или императора им. Отон простирал к толпе руки, склонялся перед ней в почтительном поклоне, посылал воздушные поцелуи и, стремясь стать владыкой, вел себя как раб. Когда присягу принес легион морской пехоты в полном составе, он счел, что располагает достаточными силами, и решил воодушевить сразу всю массу солдат, вместо того, чтобы и дальше обращаться к каждому поодиночке. Поднявшись на лагерный вал, он начал так...» (Тацит. История, 1, 36)

Основные положения речи Отона, как ее реконструировал Тацит, сводились к следующему. Гальба намерен уничтожить меня и покарать вас. Свою жестокость он уже проявил неоправданной децимацией легиона морской пехоты... Награбленного его фаворитами с лихвой хватило бы, чтобы выплатить все обещанные вам деньги... Сенат и народ недовольны правителем... Воины охраны императора готовы перейти на нашу сторону. Медлить нельзя — мы должны победить!

«...Окончив речь, — продолжает Тацит, — Отон велит открыть арсенал. В мгновение ока, не соблюдая порядка и строя, солдаты разбирают оружие. Все смешалось: преторианец хватает вооружение легионера, легионер — преторианца, мелькают щиты и шлемы солдат из вспомогательных войск, не слышно приказов ни центурионов, ни трибунов. Каждый сам себе командир, каждый сам себя подгоняет...» (Там же, 1, 38)

Теперь вернемся на форум и вместе с Плутархом проследим за дальнейшим развитием событий:

«...форум встретил императора молвою, что войско подчинилось Отону. Как всегда бывает в гуще толпы, одни советовали ему повернуть назад, другие — продолжать путь, одни кричали, чтобы он не падал духом, другие — чтобы не доверял никому и носилки, всякий раз круто наклонявшиеся, бросало то туда, то сюда, словно по бурным волнам, а между тем сперва появились всадники, а затем и пехотинцы, наступавшие через Павлову базилику. Громко, в один голос, они приказывали всем частным лицам очистить площадь. Народ пустился бежать, но не рассеялся, а заполнил портики и возвышенности вокруг форума, будто боясь пропустить какое-то зрелище. Атилий Вергилион (знаменосец когорты охраны. — Л.О. ) швырнул оземь изображение Гальбы, и тут же солдаты, открывая военные действия, забросали копьями императорские носилки, а, убедившись, что ни одно из копий Гальбу не задело, ринулись на него с мечами... носилки опрокинулись, и Гальба, в панцире, вывалился на землю; тут и набежали на него убийцы. А он, подставляя горло, промолвил только: «Разите, если так лучше для римского народа». Он получил много ран в бедра и руки, а смертельный удар, судя по большинству сообщений, ему нанес некий Камурий из пятнадцатого легиона...» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Гальба, XXVI, XXVII)