Лев Остерман - Римская история в лицах

Если военные успехи Адриана никак не могли вызвать ревность Траяна, то определенная зависимость от литературного таланта «референта» ему, видимо, в какой-то мере досаждала. Отношения стали менее сердечными. Это проявилось в первоначальном отказе Траяна дать согласие на брак Адриана с внучатой племянницей императора Сабиной. Брак был задуман Плотиной, уже тогда видевшей в способном молодом человеке наследника своего августейшего супруга. В конце концов ей удалось побороть предубеждение Траяна, и Адриан стал членом семьи императора. Сам он относился к своей женитьбе сугубо прагматически, как к важному этапу восхождения на вершину власти, о которой уже имел дерзость помышлять. Хотя Сабина была молода и даже привлекательна, никаких нежных чувств Адриан к ней не питал (брак этот формально сохранится до самой смерти Сабины, но будет отравлен взаимной неприязнью. Детей у них не будет).

Чопорная староримская испанская родня, окружавшая императора, была чужой для эллинизированного нового члена этой семьи. С его гражданскими советниками, за исключением своего бывшего опекуна Аттиана, товарища по военной службе Марция Тюрбо и близкого друга Траяна, Лициния Суры, он не сошелся. Мог бы завязать дружбу с Плинием, но в глубине души ревновал императора к нему. А члены военного совета принцепса восприняли возвышение чуждого им по духу, чересчур образованного аристократа с едва сдерживаемым недоброжелательством. Да и его боевая слава казалась им поспешной. В целом Адриан чувствовал себя в Риме неуютно и потому был рад неожиданному новому назначению. Поступили известия о вторжении в новообразованную провинцию сарматских полчищ с востока. Траян назначил Адриана на освободившийся пост наместника соседней провинции Паннония и поручил ему изгнать сарматов из Дакии. Занятый подготовкой большой Парфянской войны и сооружением своего форума, император не хотел отвлекаться на эту, как ему казалось, несложную карательную экспедицию. Однако задача оказалась трудной, и ее решение заняло у Адриана целый год. Неорганизованные и необузданные орды сарматов в открытом бою не могли противостоять дисциплинированной мощи римских легионов. Но их тактика внезапных кавалерийских налетов держала немногочисленное войско Адриана в постоянном напряжении. Страна была разграблена и опустошена в ходе предыдущей истребительной войны. Деревни опустели, снабжение войска продовольствием было крайне затруднено. Оставшееся в живых коренное население Дакии ненавидело римлян и всячески помогало их противникам. Поневоле приходилось прибегать к поголовным конфискациям и устрашающе жестоким карам. Адриан понимал, что рано или поздно эти отравленные семена взойдут новыми восстаниями и вторжениями варваров. Впервые . ему пришла в голову мысль об ошибочности стратегии покорения соседних с Империй народов и расширения ее и без того непомерно огромной территории. В конце концов сарматы ушли из Дакии так же внезапно, как вторглись в нее. Адриан произвел большие работы по усилению оборонительных сооружений по Тиссе и Пирету (Пруту). Но в столицу он возвращался убежденным противником дальнейшей военной агрессии Рима. С тревогой думал о предстоящей войне с Парфией. Не без горечи принял свое избрание в консулы. Награда за бессмысленную, как он теперь понимал, жестокость его обрадовать не могла.

Между тем оказалось, что не он один разочарован в политике новых завоеваний. В окружении Траяна сложились две партии: войны и мира. Первую возглавляли военные советники Траяна, его генеральный штаб, вторую — Адриан и Сура. Сам император без тени сомнения тщательно готовился к парфянскому походу. Легионы из Европы уже перебрасывались на Восток. Туда же направлялись запасы зерна и снаряжения. Только Сура мог бы попытаться остановить это еще медленное, тяжкое, но уже набиравшее скорость движение. Только его согласился бы выслушать Траян. Но Сура был тяжело болен, у него не было сил для трудного разговора с другом-императором. Он умер, так и не сумев осуществить это свое намерение. Скрытое противоборство с партией войны было проиграно. Однако Траян, видимо, успел о нем догадаться. В его отношении к новоизбранному консулу появились отчуждение и холодность. На совещания, связанные с подготовкой войны, Адриана не приглашали, хотя и звание консула, и победа над сарматами, казалось бы, давали ему право в них участвовать. Впрочем, дел у него хватало, поскольку император понемногу устранился от всех забот по гражданскому управлению.

По окончании консульских полномочий, в 113-м году Траян посылает Адриана наместником в Сирию. Это означало начальствование над глубоким тылом грядущей войны. По дороге наместник на несколько месяцев задерживается в Греции.

Двадцать лет пролетело со времени его ученичества. Тогда он покидал эти края, как юноша, узнавший первую любовь. Теперь возвращался зрелым мужем, прошедшим через грязь и кровь двух жестоких войн, через зависть и интриги императорского двора. Все эти годы в глубине души он бережно хранил воспоминания о пленившей его красоте. Питал их чтением бессмертных творений древних авторов, собирал коллекцию произведений греческого искусства, которые находил не только в Италии, но и в Галлии, и на берегах Дуная. Когда по дороге от Пирея к Афинам показалась вершина Акрополя и словно парящий над ней, розовый в лучах восхода контур Парфенона, сердце его забилось, как у любовника, спешащего на давно желанное свидание...

Двадцать лет назад лишь немногие ученые афиняне с сожалением провожали необыкновенно одаренного юношу Теперь весь город готовился встретить родственника и легата римского императора. Старейшины и жрецы в торжественном собрании граждан почтительно и не без опасения, как это будет воспринято, объявили о присвоении Адриану почетного звания архонта. Вскоре опасения рассеялись. Высокий римский гость оказался не только другом афинян, но знатоком и почитателем великого прошлого их города. Он жадно всматривался в дремлющую красоту современной Греции. Путешествовал по стране. Посетил Спарту Мегары, Аркадию, Дельфы, два дня провел в Херонее у Плутарха. Наметанный глаз Адриана с горечью замечал опустевшие ниши, откуда были вывезены статуи, оголенные площади и портики. С тяжелым сердцем бродил он среди руин разрушенного некогда римлянами Коринфа. Он все более утверждался во мнении, что неуловимое чувство прекрасного, почти религиозное поклонение красоте не умерли в душе этого давно покоренного грубой силой народа. Его творческие силы точно ждали своего часа, чтобы проснуться и вновь одарить, облагородить одичавшие в суетной борьбе за власть и богатство народы...