Дэвид Маккалоу - Вечная тайна лабиринта

Давайте взглянем еще раз на Марра Mundi , гигантскую карту мира XIII века, хранящуюся в соборе Херефорда. Как уже говорилось в первой главе, карта — круглая и, как на большинстве средневековых карт, восток у нее наверху, запад — внизу, север — слева, а юг — справа. Если бы вы держали карту перед собой, проникая через западные ворота в Шартрский, Амьенский или любой другой лабиринтный собор, ее расклад был бы правильным: противоположная от входа стена собора выходит на восток, и точно так же напротив вас оказался бы восток на карте. И вход в лабиринт тоже был бы прямо перед вами. Если бы лабиринт сам был круглой картой, вы бы стояли у западного края мира, позади Геркулесовых столпов — Гибралтарского пролива. Посередине лабиринта — его центр, ciel, точь-в-точь как Иерусалим — центр карты. Прямо по курсу, в восточной глубине собора расположен высокий алтарь, в то время как на восточной верхней части карты — на краю мира — значится Эдем.

В средневековой географии запад — место мертвых. Выражение «двигаться на запад» и в самом деле использовалось в значении «умирать» довольно долго — вплоть до двадцатого столетия. На внутренних западных стенах церквей и соборов традиционно изображают сцены Страшного суда: Иисус, в роли судьи, посылает спасенных направо, а проклятых — налево. Жестокость наказания варьируется от собора к собору. Мозаики XII и XIII веков на задней стене базилики на острове Торчелло в венецианской лагуне изображают головы, части тела, зверски оторванные и горящие в вечном огне, и змей, проползающих сквозь пустые глазницы. А не так далеко, в Падуе, более гуманистическая фреска Джотто на задней стене Капеллы дель Арена изображает робкого грешника, прячущегося за деревом. Ну а шартрский Страшный суд — это и не гротеск, и не мягкое предупреждение: здесь он проступает на темных витражах большого окна-розы.

Человек, входящий в шартрский лабиринт, сначала двигается по направлению к ciel, затем вынужден повернуть налево (в направлении проклятых), потом — направо (к спасенным), затем снова налево, откуда уже рукой подать до больших круглых лепестков, окаймляющих центральный круг. Потом — опять с такой же быстротой — человека отбрасывает от цели, и, в силу особой структуры лабиринта, он словно движется все дальше и дальше от центра. Высоко над западной стороной (в области мертвых) человек видит, что в центре окна-розы находится фигура Иисуса: и Он здесь не на кресте (хотя в Шартре есть несколько изображений распятия), но показывает раны, нанесенные Ему во время Его пребывания на земле, — кровавые раны от гвоздей на ступнях и ладонях, рваный разрез на боку — от острия копья. Время от времени, по мере продвижения на восток, идущему на глаза попадается алтарь — место священников и Святых Даров, но все же большая часть пути лабиринта движется в направлении запада, через грешный мир простых людей. Слева и справа, на витражах, подаренных средневековыми гильдиями, изображены сцены повседневной жизни — люди торгуют обувью, подковывают лошадей. А с высокого круглого окна за судом наблюдают ангелы и апостолы — в то время как архангел Михаил (который, как считалось, еще и спускался к душам в ад) помогает судье Иисусу. Демоны гонят проклятых прочь с помощью орудий, которые американские фермеры назвали бы сенными вилами. Ад и сам зияет — как настоящий, широко раскрытый зубастый рот. Если лабиринт и в самом деле представлял собой средневековую карту мира, человек, идущий по нему, имел возможность посетить или пройти мимо любой страны, континента или острова. Ну и наконец, от самого удаленного от центра кольца тропа совершает резкий поворот (под прямым углом) в сторону востока, и после еще нескольких быстрых поворотов идущий по ней человек, отвернувшись от смерти и суда и обратясь к алтарю и вечной жизни, входит в круг (ведь и Иерусалим на Марра Mundi— тоже круг) Священного города, del, Нового Иерусалима — «матери всем нам», по словам святого Павла.

На протяжении долгого времени понятия «лабиринт» и «город» были тесно связаны между собой. А потом в нефах главных соборов Франции родилось такое понятие, как Град Божий.

Грандиозные французские церковные лабиринты могли служить образцами для подражания средневековым архитекторам и строителям. Но одновременно с их созданием под высокими сводами длинных нефов более простые лабиринты — из земли и камня — выкладывались прямо под открытым небом, не во Франции, а по всей Северной Европе, начиная от Исландии и Британских островов и заканчивая арктической частью России. И тут уже не шло речи ни о каком профессионализме. Деревенские ли жители, фермеры ли, пастухи, рыбаки или монахи, вдохновлялись ли они христианством, язычеством или фольклорными преданиями, — авторы всех этих «открытых» лабиринтов были любителями. Лабиринт был таким же привычным атрибутом английских деревенских лужаек или побережий шведских и норвежских рыболовецких городков, как в Америке — бейсбольный стадион. Для точности сравнения — раньше, еще до того, как поля для игры перешли в ведомство парковых учреждений или отделений Малой лиги [30] Малая лига— бейсбольная лига для мальчиков и девочек 8-12 лет. , когда поля для игры создавались и поддерживались в порядке теми же, кто на них играл.

Если не брать во внимание основной принцип (обычно — вариации на тему традиционных критского или шартрского узоров), английские и скандинавские лабиринты очень разные. Английские торфяные лабиринты делались так: верхний слой почвы — дерн — срезали и удаляли, создавая, таким образом, узор. А скандинавские лабиринты устраивались с помощью камней — больших и маленьких, из которых геометрический рисунок выкладывался на поверхности земли. По сравнению с тщательнейшим образом вырезанным и прилаженным камнем церковных полов эти лабиринты невероятно хрупки. Без постоянного ухода лишенные дерна дорожки зарастают травой, а скандинавские камни с каждой весной все глубже уходят в землю. Да и сама забота об этих лабиринтах способна разительно изменить их размер и форму. Изображение в нефе Шартрского собора и после восьмисот непростых лет выглядит почти так же, как в 1202 году. Но ни один из сохранившихся наружных средневековых лабиринтов не дошел до наших дней в том виде, в каком его создавали. Чтобы сохраниться, все они вынуждены были подвергаться постоянной переделке.

Шекспир, который рос в относительно маленьком городке, был, вероятнее всего, знаком с торфяными лабиринтами. В его пьесах часто встречаются аллюзии на тему лабиринтов, но только в одном отрывке отчетливо и явно говорится непосредственно о британском торфяном лабиринте, и речь в нем идет о том, как легко может исчезнуть тропа под ногами. Это эпизод из первого явления второго действия комедии «Сон в летнюю ночь». Хотя Тесей, правитель афинский, является здесь одним из главных действующих лиц, о его приключениях в лабиринте Миноса на Крите ничего не говорится. Вместо этого речь идет исключительно о британских реалиях. Жалуясь на необыкновенно отвратительную погоду — еще одна британская традиция, — Титания, царица эльфов, говорит о лабиринте, который, вероятно, жителям XVI века был знаком не понаслышке. Она упоминает долгие недели ужасного дождя и сильнейшего ветра. Поля слишком грязны и для весенней пахоты, и для хороводов на природе [31] Перевод М. Лозинского. .