Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов

Он шел к Репину и принимал все меры предосторожности, чтобы не привести за собою шпионов, которые могли вертеться около его дома. Репин просил его прийти по важному делу Андрея не удивило такое приглашение, и он сообразил, что оно, вероятно, касается "дела" вообще или его лично. Ему не раз приходилось вести с Репиным деловые разговоры.

Репин приготовился к посещению Андрея и ждал его в своем кабинете, предварительно распорядившись никого не принимать. Лицо его было озабоченно и встревоженно, когда, усевшись за стол, освещенный двумя свечами в кованых медных подсвечниках, он рассеянно стал перебирать бумаги. Он хотел сделать Андрею одно предложение, которое горячо принимал к сердцу, и у него были веские основания, чтобы не откладывать дела в долгий ящик.

Когда революционеры затевают какое-нибудь серьезное дело, то обыкновенно даже не принимающие участия в конспирациях догадываются, что готовится что-то. Волнение и смутное предчувствие опасности охватывают всех и каждого. Со стороны конспираторов в такое время замечается необыкновенная осторожность по отношению к полиции. Они с особенной заботливостью предупреждают сочувствующих и всякого рода случайных пособников, советуя быть наготове ввиду неожиданного обыска. Они вывозят компрометирующие бумаги и подпольную литературу из квартир, где в другое время они валялись почти на виду Случается, что наиболее впечатлительные из конспираторов принимают даже удрученный вид, когда именно следовало бы представляться спокойными и веселыми. Вот почему, даже когда тайна предстоящего акта сохранена самым тщательным образом, те, которые умеют читать знамения времени, часто предвидят, что что-то должно случиться.

Репин принадлежал к тому большому и разнообразному классу сочувствующих, среди которых вращаются революционеры. С жгучим вниманием следил он за зловещими признаками и многозначительными симптомами и был почти уверен, что Россия - накануне нового революционного взрыва. Он давно не видал никого из активных революционеров, но встретился с Таней несколько дней тому назад в доме одного из своих друзей. Им не удалось поговорить наедине, но ее расстроенный и сосредоточенный вид более чем подтвердил его мрачные опасения. Тревоги подпольной жизни, очевидно, усилились, потому что никогда еще не видал он ее в таком состоянии. Он знал, что ему не удастся вырвать ее из этой жизни, но ему пришло в голову хотя на время укрыть ее и Андрея от огня. Он решил попытаться.

После дочери больше всего приходился ему по сердцу его необыкновенный зять. Если бы ему довелось выбирать мужа Тане, то он, конечно, искал бы его не в рядах конспираторов. Но раз сама Таня присоединилась к революционной партии, Репину пришлось помириться с ее выбором, и в конце концов он искренне полюбил своего зятя. Если бы Андрей принадлежал к менее крайней фракции революционной партии, то Репин был бы вполне доволен выбором своей дочери. Они были в очень хороших отношениях, и Андрей навещал старика, насколько то позволяли осторожность и его собственная усиленная работа. Репин знал о многом, что касалось самого Андрея, который был с ним очень откровенен - поскольку откровенность возможна между конспиратором и его надежным другом. Таня держала себя с отцом несколько сдержаннее.

Приключения Андрея в Дубравнике и опасность его положения не были тайной для Репина. Он поэтому рассудил, что теперь как раз пора Андрею на время сойти со сцены. Вот почему он думал, что его предложение будет принято и им и Таней.

Он радушно приветствовал Андрея, которого не видал со дня его возвращения, и осведомился о Тане.

Андрей ответил, что Таня совершенно здорова.

- Нам так же трудно заболеть, как саламандре схватить насморк, прибавил он. - В нашем подпольном мире стоит такая высокая температура, что, пожалуй, никакие микробы не выдержат.

Он улыбнулся, но только губами. Глаза его смотрели серьезно.

- Вам, пожалуй, жарче всех приходится? Мне сообщали, что полиции достался большой нагоняй специально из-за вас и что она теперь жаждет отместки. Полицеймейстер сказал, что перевернет весь город вверх дном, а раздобудет вас - живым или мертвым.

- Это легче сказать, чем сделать, - заметил спокойно Андрей. - Они не раз так же хвастали и в других случаях.

- Однако начать хоть бы с того, что им известно, что вы в Петербурге, чего вы, вероятно, не ожидали. Они могут сделать еще шаг вперед. Лучше не играть с огнем. Не думаете ли вы, что вам следовало бы поуняться и съездить на время за границу? Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить...

Андрей отрицательно покачал головой.

- Не торопитесь с отказом! - воскликнул Репин. - Дайте мне сказать свое... Вы ничего не потеряете, отдохнув несколько месяцев. А для Тани поездка была бы особенно благотворна. Она может позаняться, почитать на свободе. Надеюсь, вы не станете отрицать, что знание полезно и для вашей братии, революционеров.

- Нет, не стану.

- Видите, значит, в моем предложении есть кое-какой смысл. Она наберется знаний для будущего, вы сотрете с себя кое-что из прошлого, и оба вернетесь в более спокойное время. Чем позже, тем лучше, если меня послушаетесь. Если вас останавливают денежные соображения, то об этом не думайте. Я обязуюсь посылать вам сколько нужно. Что вы скажете на это?

Андрей думал не о плане целиком, как полагал Репин, потому что его лично он не мог касаться, но у него мелькнула мысль, что Тане недурно было бы" уехать... Впрочем, нет! И для нее не может быть речи об отъезде. Она ни за что не согласится уехать из России, именно теперь, даже на короткое время.

- Вы очень добры, - сказал он, - но мне невозможно воспользоваться вашим предложением, и я сомневаюсь, примет ли его Таня. Но вот что вы можете сделать для нас. Скажите, когда вы думаете перебраться на дачу?

- Через месяц. Может быть, немного раньше. Но что вам до этого или ей?

- Было бы недурно, - сказал Андрей, - если б вы уехали пораньше и взяли Таню с собою месяца на три или на четыре.

Зная, как Таня любит своего отца, он думал, что ей, может быть, легче будет пережить это время в его обществе. Она уже заранее согласилась, чтобы доставить удовольствие Андрею: сама же она не видела в этом никакого облегчения.

Репин возразил, что всегда рад Тане и что она может оставаться у него сколько угодно. Укрыть ее на целых четыре месяца - дело хорошее. Но такое решение - жалкий компромисс. Он продолжал настаивать на их поездке за границу, указывая на все преимущества такого плана перед укрывательством одного из них - именно того, который наименее подвергался риску.

- Нет, - сказал Андрей решительным тоном. - Я не могу теперь оставить Петербург ни под каким предлогом. Бесполезно дольше спорить. Оставим этот разговор.