Сергей Степняк-Кравчинский - Андрей Кожухов

Эти чужие ему люди, так некстати попавшиеся навстречу, были молодая девушка и юноша из учащейся молодежи - по всему судя, влюбленные. Они вышли из Греческой улицы и, беседуя, шли рука об руку вдоль решетки Таврического сада. Они улыбались и с любовью смотрели друг другу в глаза. Молодой человек тихим голосом говорил девушке, очевидно, что-то очень нежное, судя по ее сияющему лицу. Они шли медленно, почти нехотя, под бременем счастья, не обращая внимания ни на что окружающее.

Но Андрей не мог оторвать глаз от этой девушки: она была так поразительно похожа на его Таню. Ростом она была немного выше, и нижняя часть ее лица была несколько тяжелее, но цвет лица и особенно посадка головы, продолговатые брови, напоминавшие расправленные крылья птицы, и нечто такое, что придает индивидуальность лицу и всей фигуре, были Танины. Она была даже одета в темно-синее - любимый цвет Тани.

Андрей дорого бы дал, чтобы заглянуть ей в глаза! Он был уверен, что они будут точь-в-точь те глаза, которых ему не суждено больше увидеть. Но лицо девушки было обращено к нему в профиль, и она ни разу не взглянула в его сторону. Она тем не менее очаровала его и растопила его сердце, пробудив в нем чувства и воспоминания, которые, думал он, заснули в нем вечным сном. Суровое настроение человека, идущего навстречу роковой судьбе, не устояло против этого видения. Его застывшее сердце снова забилось горячей человеческой любовью, когда он мысленно посылал вслед милой девушке пожелания счастья в жизни и избавления от ударов, которые выпали на долю ее сестре.

Девушка шла, улыбаясь и краснея и вовсе не подозревая, какие ощущения она вызвала в незнакомом, мимо которого она промелькнула. Оба повернули за угол и исчезли. Но Андрей не так скоро совладал с собою. Ледяная кора, которою ему удалось благодаря усилиям воли покрыть все свои чувства, взломалась, и целое море горечи и озлобления вырвалось наружу. Он не в силах был одолеть его и снова заковать его льдом. Образ Тани стоял перед ним уже не в виде далекой тени, но полный тепла и жизни, страданий, любви и красоты - так же близко и так же реально, как и та девушка, которая только что прошла мимо него.

Что с нею, бедною, теперь? Что будет с нею сегодня ночью, когда то, на что он идет, станет совершившимся фактом? Как перенесет она удар, когда он погибнет? Мысли одна другой печальнее овладели им, и он чувствовал себя беззащитным.

Зачем они полюбили друг друга? Зачем они встретились?.. Поплатиться так жестоко за несколько месяцев счастья!..

Картины прошлого одна за другой вырастали в его воображении во всей своей прелести, во всей своей мучительности. Их любовь, это лицо, эти глаза, горящие, казалось, бесконечным счастьем... А потом - то же лицо, искаженное мукой последнего свидания!

Андрей механически шел своей настоящей дорогой, но мысли его были далеко. Поглощенный ими, он не заметил, что пешеходы, которых он до того опережал своим скорым, хотя и неторопливым шагом, теперь обгоняли его. Бессознательно он замедлил ход. Он миновал Таврический сад, прошел длинную Кирочную и часть Литейной, и только у Пантелеймоновской церкви у него мелькнула мысль, что он как будто идет медленнее, чем следует. Он посмотрел на часы, и кровь застыла в его жилах, сердце перестало биться на секунду от ужасного открытия: он опоздал! Оставалось всего три минуты, а ему еще предстояло пройти с версту! Царь может назначить выезд на завтра, и тогда он уже не выйдет на прогулку!

Любовь, жалость, мечты, печали - все было сразу отброшено и исчезло во мгновение ока, как стая воробьев исчезает с хлебного поля, когда в них кинут камнем. Весь бледный, Андрей бросился вперед, толкаемый и мучимый ужасной мыслью, что он все погубил своей глупой сентиментальностью. Он предпочел бы бежать, но это обратило бы на него внимание полиции. Вперед, вперед! Он продолжал идти, но зашагал с такой быстротой, что опережал извозчиков, проезжавших по мостовой. Он пронесся стрелой по Пантелеймоновской улице, через мост, мимо Летнего сада, не чувствуя ни малейшей усталости. Страх, казалось, удвоил его силы. Но это была только иллюзия: ужас, терзавший его и заставивший усиленно биться его сердце, на короткое время поднял было его силы, но вместе с тем он подкашивал их. Когда Андрей проходил Марсово поле, то почувствовал, что у него захватывает дух. Но - вперед, вперед! Он может еще поспеть, царь иногда опаздывает на несколько минут. И он снова ринулся, удваивая усилия, чтобы идти тем же скорым шагом...

Он задыхался. В груди у него кололо, как будто она была пронизана сотней игл. Каждые несколько шагов стоили ему все больших и больших усилий.

Физическое ощущение, испытываемое им в этом бешеном беге, сразу напомнило ему другой случай из его юных дней, когда он мчался, преследуемый по пятам, через леса и болота и лошадь пала под ним, а его спасение зависело от того, достигнет ли он города раньше своих преследователей. Но и тогда, в погоне за свободой и жизнью, он наполовину не так стремился достичь своей цели, как теперь, в бешеной погоне за смертью. Но ему некогда было заниматься сравнениями и контрастами. Вперед, вперед! Он быстро перешел Марсово поле, насколько позволяли ему падавшие силы. Он не смотрел уже более на часы, чтобы не терять ни секунды драгоценного времени, но он слишком хорошо знал, что он опоздал. И все-таки он мчался с нечеловеческой энергией. Вперед, вперед! Всего оставалось пройти еще две улицы. Но уже земля уплывала под ним и ноги его дрожали. Ему оставалось одно: либо замедлить шаги, либо грохнуться оземь и быть подобранным полицией как пьяный. Да и какой смысл имело бы ворваться в цепь шпионов, напоминая собою человека, только что сбежавшего из сумасшедшего дома?

Он пошел медленнее. Когда он свернул в узкий переулок около дворца, где Ватажко поджидал его, он имел уже сдержанный и приличный вид, хотя в душе его были смерть и отчаяние. Он не сомневался долее, что все дело пропало из-за него: он прочел это на расстроенном лице своего часового.

- Что? Опоздал? - спросил он дрожащим голосом, заранее предвидя ответ.

- Нет, но я этого опасался, - сказал Ватажко. - Царь делает сегодня более длинную прогулку по случаю хорошей погоды.

Андрей вздохнул с облегчением. Слова Ватажко привели его в себя и почти уничтожили усталость, вызванную скорее нравственным напряжением, чем физическим.

- Ничего такого не случилось, что вас задержало? - справился Ватажко.

- Ничего решительно, - сказал Андрей. - Я буду ждать здесь, на скамье, - прибавил он, указывая на каменное сиденье возле тротуара. - Ступайте и пустите в ход часовых.

Оставшись один, Андрей поднял вверх правую руку. Он хотел убедиться в ее твердости. Не совсем! Пальцы немного дрожали. Он подождал немного и несколько минут спустя поднял ее снова. Он убедился теперь, что рука больше не дрожит.