Александр Торопцев - Москва. Путь к империи

В ту же ночь нечаянный гость покинул столицу и отправился в свою обитель.

Люди, организовавшие эту «встречу», прекрасно знали характер Никона. Он не мог простить подобное унижение никому. Он не мог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию, понять, кто и зачем травит его, он не попытался даже найти контрмеры, точные ходы, он остался самим собой, он был слишком искренним и наивным, чтобы даже в этом положении измениться, приспособиться к противнику, найти его слабые места, научиться обыгрывать его теми же способами (хитростью, коварством, лестью, показным смирением, неожиданными ударами исподтишка), которыми враги владели великолепно.

Искренность и наивность порождали в душе опального Никона дерзость. Не успел он пережить, перестрадать события печальной рождественской ночи, не успел написать свои язвительные ответы греку Лигариду, как ему вновь стал докучать назойливый и злой, словно осенняя муха, боярин Боборыкин. С осенними мухами у ловких людей с хорошей реакцией один разговор: мухобойкой по стенке или резким махом руки в кулак ее, а затем кусачую на пол или на землю и ногою топ! С людьми типа Боборыкина подобные средства не помогут. Эти люди любят сердиться, когда чувствуют за собой покровителей, и тихо отмалчиваются, ждут, упорно ждут, когда покровителей у них нет. Очень сложно судиться с такими терпеливыми людьми — дождавшимися своего часа. Особенно сложно, когда их покровители являются твоими противниками. Никону не повезло с Боборыкиным вдвойне. Люди этого боярина занимали земли патриарших крестьян, устраивали, чувствуя силу за собой, побоища, а Никон никак не мог доказать судьям, что эти земли принадлежат ему по праву, что даже сам царь Алексей Михайлович одобрил решение патриарха поставить в этих краях подмосковный монастырь. Судьи не принимали доказательства Никона, и он взорвался, не выдержал.

Летом 1663 года он предал Боборыкина такой двусмысленной анафеме, что ее можно было применить и к Алексею Михайловичу со всем его большим семейством.

Боборыкин, желая выслужиться в очередной раз, поспешил к царю и донес ему об анафеме. Богопослушный Алексей Михайлович срочно созвал архиереев, рассказал обо всем и, обливаясь горючими слезами, воскликнул: «Пусть я грешен; но чем виновата жена моя и любезные дети мои и весь двор мой, чтобы подвергать такой клятве?»

Архиерей с трудом успокоил царя, после чего активная подготовка к Собору продолжилась с еще большим рвением.

В мае 1664 года в Москву поступили письма от восточных патриархов, которые не смогли приехать по приглашению великого государя России на Собор, зато ответили подробно и обстоятельно на все вопросы, касающиеся дела Никона. Поведение бывшего патриарха Московского восточные патриархи резко осудили, известив царя о том, что русский Поместный собор имеет право своей властью решить все вопросы, возникшие в Русской церкви.

Но Алексею Михайловичу хотелось большего. Он знал, что авторитет Никона стал расти в народе и среди священнослужителей. Кроме того, царь вполне обоснованно сомневался в безусловной победе своих союзников на предстоящем Соборе. Он, не жалея времени и средств, вновь отправил на Восток послов с убедительной просьбой уговорить патриархов прибыть в Москву. Никаких денег не жалел Алексей Михайлович для столь важного дела: Никона нужно было уничтожить!

Некоторые историки почему-то называют Алексея Михайловича человеком нерешительным, склонным к полумерам. Но одно только долговременное, продолжающееся несколько лет мероприятие по подготовке и проведению Собора по делу Никона говорит о том, что второй царь династии Романовых мог решать сложнейшие задачи и никакими полумерами в принципиальных вопросах он не довольствовался, и не бояре были главной тому причиной, а он сам, потому что последнее решение всегда оставалось за ним. Упрямое желание призвать на Собор восточных патриархов говорит еще и о том, что Алексей Михайлович в полной мере не доверял и своим союзникам в деле против Никона — боярам и духовенству, что, призывая патриархов, предшественники которых являлись в былые века патриархами Византийской империи и которые своими советами и, главное, ответами и постановлениями, касающимися проблем Русского государства, оказывали русским монархам неоценимую помощь в становлении державы имперского типа, царь московский уже в те годы решал задачи, определяемые именно таким типом государства.

Еще в рассказе об Иване IV Грозном говорилось, что Русское государство, присоединив к своим территориям Казанское и Астраханское ханства, де-факто превратилось в империю, небольшую, не мировую, но империю. Но от де-факто до де-юре путь большой, сложный, неравномерный. Какие-то процессы внутри государства проходят быстрее, какие-то медленнее. Например, Москва как столица державы по своей административной структуре превратилась к середине XVII века именно в столицу небольшой, но быстро растущей империи. А законодательные процессы явно отставали от требований момента, да и динамичное со-единство светской, боярской и духовной властей где-то со второй половины шестидесятых годов XVII столетия стало давать сбои, о чем дело Никона и свидетельствует, о чем свидетельствуют позднейшие события, о которых речь пойдет ниже.

Недооценивать роль Алексея Михайловича в сложном процессе движения русской державы от национального государства к империи, приуменьшать его значение в русской истории только из-за того, что он был человеком некрутого нрава, было бы несправедливо.

Алексей Михайлович упорно ждал восточных патриархов не только из-за дела Никона, который, не понимая стратегического (если не эпохального) значения момента, совсем загрустил, занервничал, а в ноябре 1664 года даже поддался на уговоры боярина Зюзина и решил вернуться в Москву… патриархом! Доводы боярина были так слабо аргументированы, что поверить в них мог разве что ребенок. Или утопающий, хватающийся за соломинку. Наивный Никон, как и все наивные люди, был вечным ребенком. К тому же бурный поток жизни тянул его ко дну. Тут и Зюзину поверишь.

Первого декабря Никон явился в Успенский собор, участвовал в богослужении как патриарх и отправил в царский двор человека с сообщением для государя о своем приходе. Ну разве мог здравомыслящий человек в нормальном состоянии пойти на подобный шаг после всего случившегося! Ну разве мог царь прибыть к Никону в Успенский собор 1 декабря 1664 года?! Да нет, конечно! Но загнанный, затравленный Никон не был в те дни и не мог быть человеком здравомыслящим… Царь не вышел к нему. Никон покинул Москву. Наконец-то он понял, что опала его окончательна, что возврата к прошлому нет и не будет.