Александр Торопцев - Москва. Путь к империи

Никто в этот лепет нищенки не верил. Ее пытали. Она, тихонько шевеля губами, читала молитву. Глаза ее были добры и спокойны. Она умерла тихо. От боли. Люди Ромодановского очень старались. Сам царь иной раз — на что уж занятой человек был! — присутствовал на пытках. На допросы и пытки брали слуг царевны, а также сестру ее Марфу. Ничего нового они не сказали.

Следствие зашло в тупик. Пора было кончать со стрельцами. В последний день сентября перед воротами Белого города плотники установили виселицы. Патриарх попытался приостановить расправу. Петр I обошелся с ним сурово. Монарху не нужны были патриархи, царь разговаривал с владыкой, как с мальчишкой. Остановить Петра не смог бы никто. Если верить некоторым данным, сын Тишайшего собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам перед тем, как длинная вереница телег потянулась из Преображенского к виселицам, аккуратно расставленным перед воротами Белого города.

На каждой телеге со свечами в руках сидели, угрюмо озираясь, по два приговоренных. За телегами шли их жены и дети. И стоял бабий вой над Москвой. В первый день повесили 201 стрельца.

Затем был устроен перерыв на одиннадцать дней. Царь, видимо, решил, что казнь двухсот одного человека научит неразговорчивых стрельцов, и они расскажут ему об участии Софьи в заговоре. Пытки продолжились.

Впрочем, дело было не столько в Софье, сколько в преобразованиях, которые собирался вернувшийся из Европы царь начать в России и которые он начал в селе Преображенском обрезанием боярских бород. Петр пошел напролом. Остановить его было невозможно. Он решительно крушил все старое, беспощадно расправлялся с теми, кто мешал ему. Софья и стрельцы, как и бороды боярские, тянули Россию назад, связывали его. Они подвернулись под руку не вовремя и уже за это были достойны сурового наказания.

С 11 по 21 октября в Москве ежедневно казнили изменников, колесовали, вешали, рубили головы. На Красной площади, в Преображенском, у ворот Белого города, неподалеку от Новодевичьего монастыря. Перед окнами кельи, где проживала Софья, повесили сто девяносто пять человек. В феврале казнили сто семьдесят семь человек. (К делу стрельцов царь возвращался еще не раз, вплоть до 1707 года, когда казнили наконец-то Маслова, читавшего «письмо Софьи» соратникам.)

Избежавших казни воинов разбросали по тюрьмам, были и те, кому «повезло» больше: сослали в приграничные города на каторжные работы. Некоторые добросердечные люди обвиняют Петра в неоправданной жестокости. А Петр руководствовался в этих расследованиях не только соображениями государственной необходимости, но и личными впечатлениями детства, да и настоящее касалось его лично. «Стрелец Жукова полка Кривой, содержащийся в Вологодской тюрьме, со зверским бешенством кричал перед другими колодниками и посторонними людьми: «Ныне нашу братию, стрельцов, прирубили, а остальных посылают в Сибирь: только нашей братии во всех странах и в Сибири осталось много. И в Москве у нас зубы есть, будет в наших руках и тот, кто нас пластал и вешал. Самому ему торчать на коле» [273] Брикнер А. Г. Указ. соч. С. 288. .

На коле торчать охочих мало. Петр I знал о настроениях стрельцов, иллюзий на их счет у него не было, и в бедах этих защитников боярского века, «бунташного века» повинны в большей степени они сами да царевна Софья, чем ее великий брат. Это она раздразнила стрельцов своими советами подавать челобитные в Кремль и требовать от Боярской думы, от правительства принятия государственных решений в свою пользу. Вся политика несостоявшейся самодержицы опиралась на силу стрелецких полков, она развратила воинов подачками, они начали выбирать, чьим приказам подчиняться, а чьим — нет. Такое войско не нужно ни в одном государстве.

Уверенная и чрезвычайно смелая расправа над стрельцами, напугавшая даже некоторых европейских дипломатов и политиков, показала всем, что из шумного, увлекающегося мальчика, неугомонного юноши, подчиняющегося только матушке, Петр I превратился в решительного государственного деятеля. Цели российского монарха к тому времени уже определились: обновление снизу доверху всех сфер жизни страны, реформа государственного управления в центре — в Москве, на местах — во всех городах, создание светского образования, реорганизация армии, изменение взаимоотношений государства и церкви, развитие промышленности, кораблестроения, вплоть до перехода на европейское летосчисление.

По глубине и всеохватности его преобразования не с чем сравнить даже в мировой истории. Он был одержим идеей коренных реформ, все старое было его личным врагом, и расправлялся он с ним так же решительно, как со стрельцами.

В сентябре 1698 года Петр отправил Евдокию Федоровну в суздальский Покровский монастырь. Она не верила, что он охладел к ней навсегда. А у него к ней, может быть, и не было никогда никаких, даже дружеских, чувств. Женился он по воле матушки, а теперь, когда Натальи Кирилловны не стало, Петр I потянулся к другим женщинам, любви искал, не обращая внимания на старые обычаи, на церковные обряды и законы. Я — царь! Не нравятся мне русские боярыни-толстушки. Немка мне нравится, Анна Монс. Имею я право немку любить? Нет, ты царь народа православного, ты пример всем русским людям, а Евдокия Федоровна, мать наследника российского престола, перед Богом и тобой, царем, чиста. А мне Анна Монс нравится, и пусть Евдокия идет в монастырь. Я приказываю ее постричь!

Архимандрит суздальского Покровского монастыря отказался творить незаконное богопротивное дело, и его отправили в Преображенский приказ — на пытки.

Еще стрельцов всех не перевешали, а Петр уже в Воронеж уехал, чтобы лично проследить, как там строят суда. В это время из Турции пришла весть о том, что русский дипломат Возницын заключил с Османской империей не очень выгодное перемирие всего на два года. Маловато! Петру нужен был прочный мир с южным соседом перед войной со Швецией. Уже в 1698–1699 годах монарх знал, что эта война за год-два не закончится.

Петр, увидев построенные в Воронеже корабли, решил продолжить переговоры с турками.

Еще Евдокия сопротивлялась, не желала постригаться добровольно, надеялась на то, что угомонится ее муж, набегается по немкам да в семью вернется, еще любила она жизнь светскую, а уж царь, вернувшись из Воронежа, новое дело задумал: издал указ об учреждении Бурмистерской палаты. «Он дает право самоуправления тяглым общинам посредством выборных Бурмистерских палат. Эти палаты (а за ними и все тяглые люди) изъяты из ведения воевод и подчинены московской Бурмистерской палате, также выборной».

Воеводы после этого указа лишились права «заведовать» торговыми людьми, а значит, и возможности наживаться за счет купцов, особенно приезжих. Теперь за этим следили выборные бурмистры из среды самих купцов. Местные органы самоуправления зависели от московской Бурмистерской палаты и могли судить воевод за притеснения купцов. Цель этим указом Петр преследовал двойную — «избавить торговое и промышленное сословие от тех утеснений, какие оно терпело от приказов и воевод» и повысить на местах сборы в казну. Идею этой реформы Петр I заимствовал в европейском муниципальном городском строе.