Роберт Стивенсон - Отлив

- Ту шхуну, которую мы видели утром в стороне от входа в гавань.

- Шхуна с карантинным флагом?

- Та самая посудина,- ответил Дэвис.- Это "Фараллона", сто шестьдесят тонн водоизмещением, идет из Фриско в Сидней с калифорнийским шампанским. Капитан, помощник и один матрос померли от оспы, наверно, подхватили в Паумоту. Капитан с помощником были единственными белыми, вся команда - канаки. Для христианского порта, конечно, странный подбор. Осталось трое матросов и повар. Как они плыли - не знают. Я, кстати, тоже не знаю, как они плыли. Должно быть, Уайзман пил беспробудно, если их занесло сюда. Во всяком случае, он помер, а канаки все равно что заблудились. Они шатались по океану, точно младенцы по лесу, и напоследок уперлись носом в Таити. Здешний консул взялся за это дело, предложил место капитана Уильямсу; Уильяме не болел оспой и отказался. А я тут и явился за почтовой бумагой. Мне показалось, будто что-то наклевывается, когда консул посоветовал мне заглянуть еще, но вам двоим я тогда ничего не стал говорить, чтоб потом не разочароваться. Консул предложил Мак Нейлу -тот испугался оспы. Предложил корсиканцу Капирати и потом Леблу, или как его там,- не пожелали взяться, дрожат за свои драгоценные шкуры. Наконец, когда уже никого больше не осталось, он предлагает мне. "Браун, беретесь доставить шхуну в Сидней?"- спрашивает он. "Разрешите мне самому выбрать помощника и одного белого матроса,- говорю я,- не доверяю я что-то этой шайке канаков. Заплатите нам всем троим за два месяца вперед, чтобы выкупить из заклада нашу одежду и инструменты, и сегодня к вечеру я проверяю кладовые, пополняю запасы и завтра засветло выхожу в море!" Вот что я ему ответил. "Это меня устраивает,- говорит консул.- И можете считать, Браун, что вам чертовски повезло",говорит он. И этак многозначительно на меня смотрит. Ну, да теперь это не имеет значения. Хьюиша я беру простым матросом, поселяю, само собой, на- корму, а вас назначаю помощником за семьдесят пять долларов, и жалованье за два месяца вперед.

- Меня - помощником? Да какой же я моряк!- вскричал Геррик.

- Значит, придется научиться,- сказал капитан.- Вы что - воображаете, что я удеру, а вас оставлю тут помирать на мели? Не на того напали, дружище. Да и кроме того, вы справитесь, я ходил с помощниками и похуже.

- Знает бог, я не могу отказываться,- сказал Геррик.- И, знает бог, я благодарю вас от всего сердца.

- Вот и хорошо,- ответил капитан.- Но это не всё.- Он отвернулся, чтобы зажечь сигару.

- А что еще?-спросил Геррик с необъяснимой, но острой тревогой.

- Сейчас подойду к этому...- Дэвис помолчал минуту.Слушайте,- продолжал он, держа сигару между большим и указательным пальцами,- попробуйте смекнуть, к чему это ведет. Не понимаете? Ладно, мы получаем двухмесячное жалованье, меньше нельзя - иначе нас не выпустят кредиторы. Раньше чем через два месяца нам до Сиднея не добраться, а когда мы туда попадем... Я вас прямо спрашиваю - что нам это даст?

- По крайней мере, мы снимемся с мели,ответил Геррик.

- Подозреваю, что в Сиднее есть свои мели,- возразил капитан.- Сказать вам честно, мистер Геррик, я и не собираюсь это выяснять. Нет, сэр! Сидней меня не увидит.

- Говорите проще,- сказал Геррик.

- Проще простого,- ответил капитан.- Я собираюсь присвоить шхуну. В этом нет ничего нового, в Тихом океане каждый год так делают. Стивене ведь украл недавно шхуну? Хэйз и Пис крали судно за судном. И таких случаев тьма. А груз? Подумайте-ка. Шампанское! Да его, как нарочно, для нас погрузили. Мы продадим его в Перу прямо на пирсе, а с ним и шхуну, коли найдем дурака, который ее купит. А потом нас ищи-свищи. Если вы меня поддержите, клянусь моей жизнью, я доведу дело до конца.

- Капитан,- произнес Геррик дрогнувшим голосом,- не делайте этого.

- Я доведен до отчаяния,- возразил Дэвис.Подвернулся случай, другого может не быть. Геррик, скажите одно слово, поддержите меня, ведь мы так долго вместе бедствовали.

- Не могу. Простите меня. Но я не могу. Я все-таки еще не так низко пал,- ответил, смертельно побледнев, Геррик.

- А что вы говорили сегодня утром? Что не можете попрошайничать? Либо - либо, сынок.

- Да, но это грозит тюрьмой!-воскликнул Геррик.- Не искушайте меня. Это - тюрьма.

- Слышали, что сказал капитан шхуны, где мы были сегодня утром?- упорствовал капитан.- Ну, так он сказал правду. Французы нас не трогали достаточно долго, больше так продолжаться не может. Мы у них на примете, будьте уверены. Через три недели вы все равно окажетесь в тюрьме, что бы вы ни делали. Я прочел это на лице консула.

- Вы забываете, капитан,- возразил молодой человек.- Есть еще выход. Я могу умереть. Сказать по правде, мне следовало бы умереть три года назад.

Капитан сложил руки на груди и посмотрел ему прямо в глаза.

- Да,- сказал он,- вы можете перерезать себе глотку, что верно, то верно. И большая вам от этого будет польза! А мне что прикажете делать?

Лицо Геррика засветилось странным возбуждением.

- Оба,- сказал он,- оба вместе. Не может быть, чтобы затея эта доставляла вам удовольствие. Пойдем,- он нерешительно протянул руку,- несколько всплесков в лагуне - и успокоение!

- Знаете, Геррик, мне охота ответить вам, как в Библии: "Отыди, Сатана!" Как! Думаете, я пойду топиться, когда у меня дети умирают с голоду? Доставляет удовольствие? Нет, черт возьми, не доставляет! Но это мой тяжкий крест, и я его понесу, пока не свалюсь. У меня трое детишек, поймите, двое мальчуганов и девочка, Эйда. Беда та, что вы не отец. Я вам скажу, Геррик, я вас люблю,вырвалось у капитана,- вы мне сначала не понравились - уж слишком вы были англичанин и воспитанный, но теперь я вас полюбил. Не кто другой, как любящий, борется сейчас с вами. Я не могу выйти в море только с лодырем - это невозможно. Если вы утопитесь, пропал мой последний шанс, последний шанс жалкого бедняги, который хочет заработать на кусок хлеба для своей семьи. Я ничего другого не умею- только водить корабли, а бумаг у меня нет. А тут мне вдруг подвертывается случай, и вы меня бросаете одного! Эх, нет у вас семьи, вот в чем беда!

- Положим, она у меня есть,- возразил Геррик.

- Да, я знаю,- ответил капитан,- вы думаете, что есть. Но семья только тогда, когда есть дети. Только дети идут в счет. Чтото есть в этих плутишках такое... Не могу о них говорить спокойно. Ежели бы вы хоть на грош думали о своем отце, о котором столько говорите, или о милой, которой писали сегодня утром, вы бы чувствовали то, что я чувствую. Вы бы сказали: "Что значат законы, и бог, и все прочее? Моим родным тяжело живется, но ведь они мне свои, я добуду им хлеб или, клянусь, добуду им деньги, даже если придется сжечь Лондон". Вот как бы вы сказали. И даже более того: в душе вы так и говорите в эту самую минуту. Я вижу по вашему лицу. Вы думаете: "Плохой я друг человеку, с которым вместе нищенствовал; а что до девушки, в которую я считаю себя влюбленным, то дохлая же это любовь, если ради нее я не решаюсь пойти на то, на что почти любой согласился бы за бутыль виски". Маловато романтики в такой любви, не о том ведется речь во всяких песенниках. Да что толку мне вас уговаривать, когда в душе у вас можно читать как по писаному. В последний раз вас спрашиваю. Покинете вы меня в самую нужную минуту - судите сами, покинул ли я вас,- или дадите мне руку и попробуете попытать счастья и вернуться домой (почему бы и нет?) миллионером? Скажите "нет", и да сжалится над вами господь! Скажите "да", и я научу своих малышей на коленях молить за вас бога каждый вечер. "Благослови бог мистера Геррика!"-вот что они будут повторять один за другим; женка будет в это время сидеть в ногах кровати и держаться за столбики, а маленькие невинные дьяволята...- Он остановился.- Я не часто распространяюсь про ребятишек,- сказал он,- но уж коли начну, то не остановишь.