Роберт Стивенсон - Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура Катриона

- Что вы, - сказал я. - Это такой человек, которому только лестно подать руку.

- Не знаю, Кемпбеллу я ничего бы не дал, - сказал Алан. - Разве что пулю в лоб. Я все их племя перестрелял бы, как тетеревов. Если б я даже лежал при смерти, то на коленях дополз бы до своего окна, чтобы пристрелить еще одного.

- Помилуйте, Алан! - вскричал я. - Чем вам так досадили Кемпбеллы?

- А вот слушай, - сказал он. - Ты прекрасно знаещь, что я родом из Эпинских Стюартов. Кемпбеллы же издавна пакостят и вредят моим сородичам, да-да, и земли наши захватывают - и всегда кознями, нет чтобы мечом! - Последние слова он выкрикнул очень громко и стукнул кулаком по столу. Я, признаться, не обратил на это особенного внимания, зная, что так обыкновенно говорит всякий, кто потерпел поражение. - Есть еще и много другого, только все на один манер: лживые слова, лживые бумаги, надувательство, достойное мелочного торговца, - и все под видом законности, от этого еще больше зло берет.

- Когда человек так щедро раздает свои пуговицы, как вы, - заметил я, - он едва ли много смыслит в делах.

- Хм! - сказал он, вновь расплываясь в улыбке. - Расточительность мне досталась из тех же рук, что и пуговицы: от бедного моего батюшки Дункана Стюарта, да будет земля ему пухом! Лучший в своем роду, первый фехтовальщик в Шотландии, а это все равно, что сказать "во всем мире"! Уж я-то знаю, недаром он меня обучал! Он был в Черной Страже, когда ее в первый раз созвали и, подобно всем высокородным стражникам, имел при себе оруженосца, чтобы носил за ним кремневое ружье в походе. Раз королю, видно, пришла охота поглядеть, как фехтуют шотландские горцы. Избрали моего отца и еще троих и послали в город Лондон блеснуть мастерством. Провели их во дворец, и там они два часа без передышки показывали все тонкости фехтовального искусства перед королем Георгом, королевой Каролиной, палачом герцогом Кемберлендским и другими, я всех и не упомню. А когда кончили, король, какой он ни был наглый узурпатор, а обратился к ним с милостивым словом и каждому собственноручно пожаловал по три гинеи. При выходе из дворца им надо было миновать сторожку привратника, и тут отцу пришло в голову, что раз он, вероятно, первым из шотландских дворян проходит в эту дверь, значит, ему надлежит дать бедному привратнику достойное представление о том, с кем он имеет дело. И вот он кладет привратнику в руку три королевские гинеи, словно это для него самое обычное дело; трое, что шли позади, поступили так же. С тем они и очутились на улице, ни на грош не став богаче после всех своих трудов. Кто говорит, что первым одарил королевского привратника один, кто говорит другой, но в действительности сделал это Дункан Стюарт, и я готов доказать это как шпагой, так и пистолетом. Вот каков человек был мой отец, упокой, господи, его душу!

- Думаю, такой человек не оставил вас богачом, - сказал я.

- Это верно, - сказал Алан. - Оставил он мне пару штанов, чтобы прикрыть наготу, а больше почти ничего. Оттого я и подался на военную службу, а это и в лучшие-то времена лежало на мне черным пятном, и, а угоди я в лапы красных мундиров, и вовсе меня подведет.

- Как? - воскликнул я. - Вы и в английской армии служили?

- Вот именно, - сказал Алан. - Одно утешение, что под Престонпансом [3] перешел на сторону тех, кто сражался за правое дело.

С таким взглядом на вещи мне было трудно согласиться: дезертирство под огнем я привык считать позором для человека чести. Но как ни молод я был, у меня хватило благоразумия не заикнуться об этом вслух.

- Ого! - сказал я. - Ведь это карается смертью!

- Да, попадись Алан им в руки, расправа будет коротка, зато веревка найдется длинная! Правда, у меня в кармане патент на воинский чин, подписанный королем Франции, - все же какая-то защита.

- Очень сомневаюсь, - сказал я.

- Сомнений у меня самого немало, - сухо сказал Алан.

- Но, боже праведный! - вырвалось у меня. - Вы отъявленный мятежник, перебежчик, служите французскому королю - и рискуете возвращаться в Шотландию? Нет, это прямой вызов судьбе.

- Ба! - сказал Алан. - Я с сорок шестого каждый год сюда возвращаюсь.

- Что же вас заставляет?

- Тоскую, понимаешь ли, - сказал он. - По Друзьям, по родине. Франция, спору нет, прекрасная страна, но меня тянет к вереску, к оленям. Ну, и занятия тоже находятся. Между делом подбираю молодых людей на службу к французскому королю. Рекрутов, понимаешь? А это как-никак деньги. Но главное, что меня сюда приводит, это дела моего вождя, Ардшила.

- Я думал, вашего вождя зовут Эпин, - сказал я.

- Да, но Ардшил - предводитель клана, - объяснил Алан, не слишком, впрочем, для меня вразумительно. - Представь себе, Дэвид: он, кто всю жизнь был таким важным лицом, королевского рода по крови и по имени, ныне низведен до положения простого бедняка и влачит свои дни во французском городе. Он, к кому по первому зову собирались четыреста рубак, ныне (я видел это собственными глазами!) сам покупает на базаре масло и несет домой в капустном листе. Это не только больно, это позор для всей фамилии, для клана, а потом, есть ведь и дети, плоть от плоти Эпина, его надежда, которых там, на чужбине, надо обучать наукам и умению держать в руке шпагу. Так вот. Эпинским арендаторам приходится платить ренту королю Георгу, но у них стойкие сердца, они верны своему вождю; и так под двойным воздействием любви и легкого нажима - бывает, пригрозишь разок-другой - бедный люд ухитряется наскрести еще одну ренту для Ардшила. А я, Дэвид, - рука, которая передает ему эту ренту.

И он хлопнул рукой по поясу, так, что звякнули гинеи.

- И они платят тому и другому? - воскликнул я.

- Так, Дэвид. Обоим.

- Неужели? Две ренты?

- Да, Дэвид, - ответил Алан. - Этому капитанишке я сказал не то, но тебе говорю правду. И просто диву даешься, как мало требуется усилий, чтобы ее получить. Здесь, впрочем, заслуга достойного моего родича и друга моего батюшки, Джемса из рода Гленов, иначе говоря, Джемса Стюарта, кровного брата Ардшила. Это он собирает деньги и все устраивает.

Так впервые я услышал имя того самого Джемса Стюарта, который потом снискал себе столь громкую известность в дни, когда пошел на виселицу. Но в ту минуту я пропустил это имя мимо ушей, всецело поглощенный мыслью о великодушии бедных горцев.

- Какое благородство! - вскричал я. - Пускай я виг или вроде того, но я заявляю, что это благородно.

- Да, - отозвался Алан. - Ты виг, но ты джентльмен, и потому ты понимаешь. Вот будь ты родом из проклятого племени Кемпбеллов, ты, заслышав такое, зубами бы заскрипел. Будь ты Рыжей Лисой... - При этом имени Алан осекся и стиснул зубы. Много зловещих лиц довелось мне видеть в жизни, но ни одно не дышало такой злобой, как лицо Алана, когда он вспомнил о Рыжей Лисе.

Я слегка оробел, но любопытство пересилило.