Франсина-Доминик Лиштенан - Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Вот первая реакция Фридриха на известие о государственном перевороте в России: «Единственное, что может встревожить тех, кто ставит на Россию, есть мысль, что гвардейцы русские, постепенно войдя в роль римской преторианской гвардии, пристрастятся к перемене своих государей, отчего никто на добрые отношения с Россией полагаться не сможет, ибо во всякую минуту ожидать придется нового переворота» (письмо от 23 декабря 1741 г. // Ibid. Fol. 405).

По слухам, он однажды сказал Елизавете, что Франция и Россия расположены слишком далеко одна от другой, чтобы причинять друг другу пред… (Ibid.). Претлак немедленно сообщил об этом в Вену (письмо от 21 марта 1745г.//HIIStA. Russland II. Berichte 26. Fol. 154). Опрометчивые слова француза были полностью приведены в номере «Petersburgische Zeitung» от 22 марта 1745 г.

Во всяком случае, так считал сам маркиз. См. его письмо от 14 декабря 1743 г. //Сб. РИО. Т. 105. С. 136–137.

По всей вероятности, Брюммер также поддерживал кандидатуру принцессы Софии.

Ла Шетарди утверждал, что производил физические опыты «с порохом перед печкой и по сему поводу держал в руках сосуд, полный пороха, сосуд же этот по его неосторожности лопнул и осколки поранили маркизу руку, до такой даже степени, что он боится лишиться мизинца» (Бернес к Ульфельду, 24 декабря 1743/4 января 1744 г. // HHStA. Russica, alter Bestand. Fasc. 14a. 1743. Non fol.).

Если верить позднейшему признанию дипломата, он хотел в письменной форме «просветить русских насчет той роли, которую сыграть намеревался» (Прстлак к Ульфельду, 24 декабря 1743/4 января 1744 г. // HHStA. Russica I. Fasc. 14a. Non fol.).

См. письмо Мардефельда к Фридриху от 26 мая 1744 г.: «Жена камер-юнкера Лялина […] ее величеству донесла, что архимандрит Троицкого монастыря — истинный Геркулес в делах любовных, что ликом схож он с соловьем из Аркадии, да и тайные достоинства красоте не уступят, так что государыня пожелала сама испробовать и нашла, что наперсница рассудила верно, вследствие чего дарована архимандриту звезда ордена св. Андрея Первозванного с брильянтами, а в ней драгоценное изображение, и так высоко он вознесся, что подарено ему […] двадцать тысяч рублей наличными, хотя деньги здесь величайшая редкость и почти никому не платят, отчего все кругом стенают» (GStA. Rep. 96. 55С. Fol. 178).

Тироули, поскольку Англия и Франция находились в состоянии войны, воздержался от комментариев, по рассыпался в комплиментах великодушию Елизаветы; австриец Гохгольцер признался, что был в курсе всех махинаций француза; саксонец Герсдорф был, казалось, смущен и придерживался строгого нейтралитета; швед Барк в «горестном изумлении» сожалел о поведении Ла Шетарди и обещал прекратить какие бы то ни было отношения с французским посольством. Посланник Карла VII, Нейгауз, узнав о происшествии, задрожал всем телом, тяжело вздохнул, забормотал что-то невнятное и едва не упал (Архив князя Воронцова. Т. I. С. 459, 613).

Елизавета так сильно ненавидела княгиню Ангальт-Цербстскую, что даже нарочно ускорила свадьбу племянника, с тем чтобы побыстрее избавиться от матери его невесты; см. письмо лорда Гиндфорда к лорду Гаррингтону, 2 марта 1745 г. //Сб. РИО. Т. 102. С. 231–232.

Через некоторое время после описанных событий хитрый дипломат написал королю: «Заметив, что письма, мне адресованные, хотя бы и заклеенные, вскрывают, беру на себя смелость смиреннейше просить Ваше Величество приказать, чтобы их не только заклеивали, но и обвязывали веревочкой поверх клея, дабы вышеуказанной неприятности избежать» (Мардефельд к королю, 20 апреля 1745 г. //GStA. Rcp. XI. Russland 91. 49А. Fol. 268).

Спустя несколько лет Фридрих писал по этому поводу: «Следовало поступить с маркизом Ботгой точно так же, как поступила Франция с вами. К несчастью, в обстоятельствах столь щекотливых государи обязаны возлагать ответственность за случившееся на частных лиц; согласитесь, что когда обрушились на вас в Санкт-Петербурге гонения, каковых не удалось вам избежать, не в интересах французского двора было принимать сие па свой счет и открыто ссориться с Россией» (Фридрих к Ла Шетарди, 1 апреля 1749 г. //PC. В. IV. S. 469).

Там же. Французы предпочитали иметь дело со старинной русской знатью, несмотря па ее очевидные симпатии к Габсбургам. Они надеялись, что русские «возвратятся к своим прежним принципам и станут вновь тем, чем были до Петра Великого» (Ле Шамбрье к королю, 29 декабря 1741г. //GStA. Rep. XI. Frankrcich 89. Fasc. 123. Vol. 252).

В ту пору единственными иностранками, которые обладали этим правом, были испанские принцессы; однако русские дамы не желали принимать это в расчет.

Всякая их встреча сопровождалась оскорблениями, упреками и бранью; см. письмо Финкенштейна от 11 августа 1749 г. // GStA. Rep. 96. 56В. Fol. 48–50.

Трен к (Op. cit. В. I. S. 164) говорит о «Familienfaktionen» — семейных группировках.

Наталья Федоровна Лопухина, одна из главных обвиняемых но делу Ботты, была, к несчастью, весьма хороша собой, и это, возможно, отягчило ее участь: она не избежала ни кнута, ни урезания языка; двадцать лет спустя Шанн д'Отрош упомянул в своей книге о постигшем ее наказании и даже проиллюстрировал его гравюрой Леиренса.

Чтобы с большей легкостью исполнять свои государственные обязанности и не тратить на это слишком много времени, Елизавета учредила «конференции министров», призванные контролировать действия Сената; сенаторы при этом утратили большую часть своих привилегий, особенно во второй половине елизаветинского царствования, после основания в 1755 г. Уложенной комиссии, призванной пересмотреть свод законов.

«Несомнительно одно, а именно что в стране очень сильно недовольство, от слабости кабинета и от дурного управления губерниями происходящее. Сильнее всего ненавидят обер-егермейстера, и достойно удивления, что в стране столь деспотической, как эта, смеют высказываться столь свободно насчет фаворита» (Финкенштейн к королю, 25 июня 1748 г. //GStA. Rep. XL Russland 91. 56A. Fol. 210).

«Здесь возвышаются гораздо быстрее, чем в любой другой стране. Но так же стремительно и падают, ибо почти никогда, в особенности же при нынешней императрице, люди не соответствуют званиям» (письмо Дальона от 22 февраля/3 марта 1746 г. //АЛЕ. С.Р. Russie. T. XLVIII. Fol. 120).

Даже в тех случаях, когда сталкивалась с воровством. В письме к Фридриху от 21 декабря 1744 г. Мардефельд утверждает, что из-за хищений доходы казны уменьшились за три года на 500 000 франков, или на миллион с липшим рублей (GStA. Rep. 96. 55D. Fol. 153).