Франсина-Доминик Лиштенан - Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

В Париже настрой прусского короля вызывал самые нелестные комментарии; его отношения с Англией, зиждившиеся на корысти, подобострастии и ненависти, тревожили Людовика. Д'Аржансон не доверял Фридриху; он считал, что тот прибедняется, чтобы выиграть время {143} 143 D'Argenson. Op. cit. T. IV. P. 431. . Ле Шамбрье в 1745–1747 годах чувствовал себя в Версале крайне неуютно: речи, которые ему доводилось слышать ежедневно, звучали то чересчур заносчиво, то непостижимо беспечно, а между тем Фридрих в Потсдаме сходил с ума от дурных предчувствий. Прусский дипломат известил своего повелителя о цинизме Людовика и его кабинета; иные министры, писал он, «столь высокого мнения о верности Вашего Величества договоренностям с Францией», что предпочитают, чтобы вы «потерпели большие неудачи, но остались в дружбе с французской короной и не порвали своего с нею союза» {144} 144 Ле Шамбрье к королю, 11 октября 1745 г. //GStA. Rep. XI. Frankreich 89. Fasc. 145. Non fol. . Фридрих, читая это донесение, не мог сдержать своих чувств и отметил на полях: «Превосходная логика!» Выходило, что ради всеобщего мира следует пожертвовать именно Пруссией! Елизавета, несмотря на свою принадлежность к австро-английскому лагерю, войны не хотела; она стремилась лишь припугнуть прусского короля и не дать хода его захватническим планам. Мардефельд пытался убедить в этом своего повелителя, но ничуть не преуспел. Желая успокоить короля, посланник отправлял ему донесение за донесением {145} 145 Письмо Дальона от 12/23 июля 1746 г. //ААЕ. С.Р. Russie. T. XLIX. Fol. 27–28. . Дальон попросил д'Аржансона и Валори, чтобы они со своей стороны также попытались образумить Фридриха и уменьшить его страх перед русскими; в конце концов, «они лают, но ведь не кусают» {146} 146 Письмо Дальона от 13/24 сентября 1746 г.// Ibid. Fol. 116. . Посланник французского короля в Берлине решил сыграть на честолюбии «героя Севера», воззвать к его просвещенному уму; Фридриху, «величайшему из всех государей, когда-либо правивших народами», располагающему стасорокатысячным войском, нечего бояться московитов; «40 000 пруссаков всегда побьют 80 000 русских» {147} 147 Дальон к Валори, 8 сентября 1746 г. //Ibid. Fol. 75. . Калмыки и казаки, уверял Дальон, ничуть не более грозны и алчны, чем гусары из нерегулярных австрийских отрядов. Пруссия — не единственная страна, истощенная пятилетней войной; неужели морские державы в самом деле «взвалят на свои плечи такой тяжелый груз, как финансовое содержание русской армии? {148} 148 Письмо Дальона от 25 октября/5 ноября 1746 г. //Ibid. Fol. 206. Однако Фридрих был настолько напуган, что в любой момент мог сделать самый необдуманный ход — в худшем случае внезапно заключить договор с одной из скандинавских стран или вновь сблизиться с Георгом II, и тем сильно осложнить ситуацию.

Дальону не оставалось ничего другого, кроме как прибегнуть к помощи Мардефельда. Тому вскоре предстояло покинуть Петербург и вернуться на родину. Французский посланник предчувствовал, что при дворе, где все настроены против Франции, ему будет остро не хватать старинного сообщника. Впрочем, Дальон считал, что Мардефельд, будучи вхож к королю, может принести много пользы и в Берлине, «если только перемена климата не заставит его переменить ход мыслей» {149} 149 Письмо Дальона от 8/10 ноября 1746 г. //Ibid. Fol. 224. . Мардефельд, которому к этому времени исполнилось 55 лет, прожил в Петербурге 32 года; человек он был нездоровый, сердечник, и уже не мог уследить за всеми деталями происходящего. Прежде он давал очень точные оценки действиям русских дипломатов, анализировал эволюцию умонастроений в русском обществе, однако приготовления России к войне он всерьез не принял: он и помыслить не мог, что русская казна способна вынести подобную нагрузку. Проход русского вспомогательного корпуса по обескровленным прибалтийским землям, на взгляд Мардефельда, представлял опасность прежде всего для этих территорий, где могли очень скоро начаться народные волнения {150} 150 Мардефельд к королю, 9 июля 1746 г. //GStA. Rep. 96. 55F. Fol. 254. См. также донесение Герсдорфа от 13 октября 1744 г. и Петцольда от 12 апреля 1745 г. и кн.: Ilerrmann E. Geschichte des russischen Staates. Hambourg, 1849–1853. В. V. S. 89. . Конечно, некоторые аргументы Мардефельда звучали анахронично, были почерпнуты из старых источников, из описаний Московии двухсотлетней давности; прусский посланник уверял своего короля, что Елизавета откажется воевать с европейскими странами из опасения, что ее солдаты «войдут в сношения» с цивилизованными нациями и «пойдут войной на свою собственную страну» {151} 151 Мардефельд к королю, 9 июля 1746 г. //GStA. Rep. 96. 55F. Fol. 254. . Страшное заблуждение. В начале весны 1747 года русские войска подошли к лифляндской границе [44] Согласно петербургской концепции 1747 г. они должны были двинуться вперед в январе 1748 года — дата, выбранная без учета северных погодных условий (см.: Мартенc Ф.Ф. Указ. соч. Т. IX (X). С. 143). . Фридрих отреагировал, по своему обыкновению, стремительно: он почти совсем перестал выделять деньги на содержание посольства Пруссии в Петербурге. В ожидании приезда Финкенштейна, доверенного лица короля, Пруссию в столице России представлял секретарь посольства Варендорф. Несчастный еле-еле сводил концы скопцами {152} 152 Варендорф к королю, 8 октября 1746 г. //GStA. Rep. 96. 55М. Fol. 5. . Он молил короля о снисхождении, однако просвещенного монарха эти жалобы не тронули; бедное и слабое посольство в эти смутные времена служило залогом некоторого спокойствия. Варендорфу рекомендовали довольствоваться малым — уничтожать бумаги Мардефельда и держаться особняком, тщательно избегая каких бы то ни было контактов. Король тянул время.

Финкенштейн прибыл в Петербург осенью 1747 года; от него требовалось одно-единственное — добиться, чтобы русский вспомогательный корпус двигался как можно дальше от прусской границы. Новый представитель прусского короля был франкофоб; он сразу невзлюбил Дальона и, обвинив его во всех бедствиях, воспользовался непопулярностью этого посланника, человека хитрого, но грубоватого, чтобы представить в более выгодном свете Пруссию. Присутствие Дальона стесняло Финкенштейна; письма его в Берлин полны бесконечных жалоб. Подевильс отправил в Париж письмо, в котором попытался уговорить Людовика отозвать злосчастного Дальона, а тот, предчувствуя, что его собираются принести в жертву благополучию Пруссии, сам попросил об отставке {153} 153 См.: Финкенштейн к Фридриху, 29 сентября 1747 г. // GStA. Rep. 96. 55Н. Fol. 188; Фридрих к Финкенштейну, 7 октября 1747 г. // GStA. Rep. XL Frankreich 89. Fasc. 159. . [45] Дальон впервые попросил об отставке еще в марте 1746 г., однако в Версале были довольны его деятельностью и депешами и в просьбе ему отказали. См.: Пюизьё к Дальону, 7 апреля 1746 г. //ААЕ. С.Р. Russie. T. XLVIII. Fol. 169. Пюизьё, преемник д'Аржансона, поддался этому двойному давлению и в декабре 1747 года согласился расстаться с Дальоном; дипломату пришлось немедленно попросить аудиенцию у императрицы и вручить ей отзывную грамоту. Отныне у Франции не осталось в Петербурге полномочного министра; на смену Дальону никого не прислали. Францию, да и то всего несколько месяцев, представлял консул. В конечном счете интриги Финкенштейна ему же и повредили; он оказался в России в полном одиночестве, предоставленный — как и его повелитель-король — самому себе.