Александр Стрыгин - Расплата

Под носом у плужниковских комитетов стали собираться сходки, которые выносили "приговоры": помириться с советской властью и выдавать бандитских вожаков.

И потянулись в ревкомы с повинной целыми отрядами обманутые Антоновым "подушечники".

"В банду шли миром и каяться надо миром. На миру-то и смерть красна!"

2

Звонкая, торопливая весна разбушевалась по берегам рек.

Белыми облачками покрылись вишневые сады, сбегающие к крутым берегам Вороны. В них уже радостно гудят неугомонные пчелы - мирные бескорыстные труженицы.

А кругом еще льется кровь...

Забросили бандиты свои сады. Когда-то вот этот с кровожадным взглядом всадник любовно сажал вишенки, теперь он скачет мимо своего сада, даже не оглянувшись, - торопится за своим бандитским отрядом.

Куда ты скачешь, неуклюжий всадник? Остановись, войди в свой сад, забудь о кровавых помыслах, посмотри на невестинский наряд вишен, приветливо покачивающих тонкими веточками, прислушайся, как усердно трудятся пчелы, собирая тебе мед.

Брось, всадник, кровавое дело, возьми лопату, выруби бурьян, что разросся у тебя в саду, возьми лукошко и посей на своей полоске хлеб тебя ждет, испаряя влагу, жадная, голодная земля.

Но не внемлет всадник голосу рассудка, скачет и скачет как угорелый. Скачет к своей погибели...

3

По Карай-Салтыкам метались антоновцы, развозя по полкам распоряжения оперштаба. Только что кончился митинг, на котором Антонов объявил южный угол Кирсановского уезда (пойму реки Вороны) "демократической республикой" и объявил решение главоперштаба "республики" о мобилизации в "армию" "Союза трудового крестьянства" всех мужчин от двадцати до сорока лет.

На митинг были согнаны все жители Карай-Салтыков, Карай-Пущина и Балыклея. Люди молча стояли, выслушивая речи Плужникова и Антонова, и так же молча расходились, чувствуя, что не от добра объявил атаман мобилизацию.

Метались по селу всадники, шушукались по углам бабы, а Антонов сидел в саду Семенова под большой белой вишней, в деревянном резном кресле, и невнимательно слушал Плужникова, нервно комкая в руках газету.

Рядом с Плужниковым сидел остролицый холеный господин в золоченом пенсне и в знак согласия кивал головой.

Плужников излагал план тайного возвращения члена ЦК эсеров в Москву через Борисоглебск, излагал его со всеми деталями, - это бесило нетерпеливого Антонова.

- Вот так же и с поляком неделю пестались, а отдали в руки Чека за один день. На явки да на пароли надеетесь... Вот вас и напороли, съязвил он. - А мне не до вас! Краснюки по следам идут. Вздохнуть не дают. Вот читай: "Кончается авантюра Антонова..." Хвалятся, что захватили мой фаэтон под Кашировкой. А вот: "Махно разбит, Колесников ведет переговоры". - Он тыкал пальцем в газету то в одно место, то в другое, читая заголовки. - А вот еще слаще: "Два полка Антонова сдались вместе с командирами!" Ну что? Хватит или еще? Или напомнить, что крестьяне одобряют отмену продразверстки и вылавливают местных бандитов?! - уже рычал он, потрясая газетой.

- Ты, Степаныч, успокойся. Кирсанов еще будет наш. И в Тамбове будем! Попомни меня!

- Успокоил, черт старый! - взбеленился Антонов от упоминания разгрома под Кирсановой. - Покою от вас нигде нет! Дайте отдышаться на природе!

- Чего психуешь, Александр Степаныч, не так надо волю свою являть!

Молчавший до сих пор представитель эсеровского ЦК поправил пенсне и с достоинством сказал:

- Французская пословица говорит - три вещи проверяются только в трех случаях: стойкость - в опасности, мудрость - в гневе, а дружба - в нужде.

- Пошел ты к черту со своей дружбой, - не мог уже сдержать себя "диктатор новой демократической республики". - От вашей дружбы мы еще ни одного патрона не получили! Болтовней одной питались! На бабьих подушках с обрезами воюем! А у Тухачевского - бронеавтомобили! Вот останься с нами да повоюй!

Тот обиженно встал и пошел к дому Семенова, у которого уже третий день прятался, ожидая этой встречи.

- Обидел человека, а чем он виноват? - хищно повел суровым взглядом Плужников. - Ой, и трудно с тобой, Степаныч...

- А с вами мне легко? Краснобаи! Сперва пороху понюхайте, господа, прежде чем учить меня! А в норках отсиживаться и мы умеем! - уже напролом попер Антонов.

- Тебе и впрямь успокоиться надо, - примирительно сказал Плужников, вставая. - Я пойду. Позовешь сам. - И, сгорбившись, пошел по тропинке к дому.

- Позови брата. Или пришли Ирку Горшеневу! - крикнул ему вслед Антонов.

Вскоре пришел Дмитрий с каким-то подносом в руках, накрытым полотенцем.

- Александр! Россия начинается с деревянной хлебницы и подового хлеба, посыпанного солью! - Театральным жестом Дмитрий сбросил полотенце и поднес брату на деревянном резном подносе свежий, парящийся сладким духом хлеб и медную большую кружку молока.

- Вот это дело! Спасибо, брат! - Антонов жадно глотнул молока, отломил от ломтя мякиш. - Эти говоруны меня чуть болтовней не уморили. Садись, брат, поговорим. Слышишь, как пчелы гудят? Хорошо здесь! Последние дни видимся редко. Отступаем, брат, бежим, крутимся, как в беличьем колесе. Эх!..

Он увидел Соню, оживился.

- А-а, это ты? Иди, иди сюда! Я знал, что ты сама уйдешь от Васьки, - осклабился Антонов.

Соня остановилась.

От страшной решимости кружилась голова, она едва стояла на ногах.

Два часа назад она узнала от Макухи, что ее отца растерзал Герман, привязав к хвосту лошади. Она бросилась искать Германа, чтобы застрелить этого кровожадного волка, но он все еще где-то "зачищал следы" - не показывался в Салтыках.

Кусая от отчаяния руки и корчась в мучительных рыданиях, Соня вдруг вспомнила, что Герман, как и все бандиты, выполняет волю главного бандита, Антонова, и, пока он жив, будет литься кровь, будут истязать неповинных людей... Она вскочила с постели и заметалась по комнате. Хорошо, что нет мужа, пусть несет охранную службу!

Долго не могла успокоить дрожь, долго не высыхали слезы.

Но вот она здесь... В нескольких шагах сидит человек, в которого она должна выстрелить... выстрелить первый раз в своей жизни в человека. Да разве он человек?

Отца, единственного, доброго, ласкового, растерзали, гады!

Соня открыла глаза. Они сверкнули сухим огнем.

- Ну, иди, иди, не бойся... Митя, сходи принеси нам самогоночки! вкрадчиво говорил Антонов.

Соня шагнула еще два раза... Знала, что это последние шаги к смерти, - его убьет и сама погибнет.

Сунула руку за пазуху, взвела курок.

Только бы попасть, не промахнуться...

Она встретилась взглядом с его расширенными от удивления глазами, и они вдруг ей показались теми самыми, черно-пустыми глазами, что преследовали ее так мучительно и так долго.

Только бы не промахнуться... Хорошо бы в самый глаз.