В Орлов - ГЖАТСК

«Завербованные... Петром Алексеевым рабочие раздавали книжки своим знакомым, а те — опять своим... Чаще всего вербующие просто обращались ко всем знакомым фабричным. Они старались заводить еще и новые знакомства и почти всегда находили чрезвычайно отзывчивых слушателей, горячо откликавшихся на их собственное настроение. Этому была основательная причина: недовольство среди московских фабричных было в 1874—1875 годах всеобщее, и семена падали на готовую почву. На наши книжки («Хитрая механика», «Сказка о четырех братьях» и т. п.) был огромный спрос {«Былое» № 3, 1907, стр. 39.}.

Кроме распространения нелегальной литературы, Петр Алексеев и его помощники беседовали с рабочими в трактирах, артельных квартирах, на самих предприятиях, а также читали нелегальные книги {См. Каржанский Н. С. Московский ткач Петр Алексеев, М., 1954, стр. 34—46.}.

К сожалению, не представляется возможным назвать те предприятия, на которых работал и вел пропаганду Филат Егоров. Из показаний рабочих на предварительном следствии известно лишь, что он распространял нелегальные книги на фабрике Тюляева и фабрике Тимашева.

По-видимому, по заданию организации Егоров в начале 1875 года переехал из Москвы в крупнейший текстильный центр Иваново-Вознесенск, где также занимался революционной пропагандой под фамилией Василия Лаврентьева. Затем он вновь вернулся в Москву и жил здесь на нелегальном положении до самого ареста.

Организация «москвичей» просуществовала недолго. Весной 1875 года она была раскрыта и разгромлена. Большинство членов группы, в том числе П. А. Алексеев и Ф. Е. Егоров, было арестовано. В марте 1877 года состоялся известный процесс «50-ти», который вело особое присутствие сената и на котором прозвучала знаменитая речь Петра Алексеева.

Почти вся рабочая группа подсудимых вела себя на суде и на следствии с исключительным мужеством и самоотверженностью. Царские судьи много раз прерывали реплики и замечания Филата Егорова (как и Петра Алексеева), останавливали «за неуместные вопросы» и угрожали «вывести вон». Егоров на это отвечал, «что ему можно приказать молчать, а вопросы он предлагает такие, какие сам находит нужным» {См. Каржанский Н. С. Московский ткач Петр Алексеев, М., 1954, стр. 102.}.

Филат Егоров, следуя за Петром Алексеевым, также отказался от защиты. Когда его опросили, почему он отказывается от защитника, Егоров ответил: «Мне назначили такого защитника, которого надо подгонять палкой».

Ф. Е. Егоров. С фотографии 1898 года.

Из собрания Музея «Каторга и ссылка»

Защитительная речь Егорова, хотя и заключала в себе элементы реакционного христианского учения, но в целом направлена была против существующих царских порядков и произвела сильное впечатление на собравшихся. В. Н. Фигнер, присутствовавшая на процессе, писала:

«Хорошая была речь... оратора из рабочих — Филата Егорова, наружностью похожего на старообрядца. Его красивая широкоплечая фигура в длиннополом синем кафтане хорошо гармонировала с речью от священного писания».

Ф. Е. Егорову было предъявлено обвинение в принадлежности к противозаконному сообществу и в распространении книг, возбуждающих к бунту. Его, как и Петра Алексеева, приговорили к лишению всех прав состояния и к каторжным работам в крепостях на 9 лет. По ходатайству суда, Александр II «смилостивился» — каторжные работы Егорову были заменены ссылкой в Сибирь. Началось скитание по Сибири. Сначала он был выслан в Каинск Томской губернии, из Каинска переведен в Нарым, а оттуда в Верхоленск Иркутской губернии. В 1889 году его направили в один из отдаленных улусов Якутской области. За бегство из Верхоленской тюрьмы иркутский губернский суд вновь приговорил его к тюремному заключению на год и три месяца. Выпущенный из тюрьмы, Филат Егоров поселился на жительство в Западно-Кангаласском улусе.

Заслуживают упоминания и другие рабочие — деятели революционного движения, выходцы из гжатских крестьян. К числу их относятся: Комиссаров Алексей Лаврентьевич (деревня Антоновка), Кузьмин Семен (деревня Кленок), Кудрявцев Алексей Васильевич, Иванов Григорий, Васильев Павел.

Все они занимались распространением нелегальной литературы, или вели устную пропаганду среди рабочих Петербурга, Москвы и других мест, где приходилось им работать, или активно участвовали в стачках. Большинство их было сослано царскими властями в отдаленные поселения или находилось под постоянным надзором полиции.

Таким образом, гжатчане внесли свой вклад в революционную борьбу с царизмом и буржуазно-помещичьим строем. Большая часть этого вклада принадлежит гжатскому крестьянству, из среды которого выросла целая группа замечательных рабочих-революционеров, беззаветно преданных делу освобождения рабочего класса от гнета и эксплуатации, делу революции.

1.

Начало XX века явилось важным рубежом в историческом развитии России. Россия вступила в стадию империализма. Но русский империализм не являлся «классическим». Он был, по определению В. И. Ленина, «военно-феодальным империализмом». Это значит, что в нашей стране империализм новейшего типа переплетался с многочисленными пережитками феодально-крепостных отношений. Класс помещиков-дворян, опираясь на свои крупные крепостнические поместья, сохранившиеся после крестьянской реформы, продолжал оставаться господствующим классом в государстве. Он был главной социальной опорой царизма. Царизм олицетворял собою диктатуру крепостников-помещиков, действовавших в союзе с верхушкой крупного финансового капитала.

Полукрепостнические производственные отношения, сложившиеся после реформы 1861 года, «тормозили рост производительных сил страны, прогресс науки, техники, культуры и усиливали зависимость России от иностранного капитала, захватившего решающие позиции в важнейших отраслях промышленности» {Пятьдесят лет первой русской революции (Тезисы). Госполитиздат, 1955, стр. 5.}.

Отмеченные процессы и явления в той или другой степени находили отражение в каждом уголке страны. В Гжатском уезде, как и в любом другом уезде России, мы сталкиваемся в это время с одной стороны с крупными помещичьими и купеческими латифундиями, площадь которых включала в себя около половины всей земли уезда, с другой — со страшной нуждой крестьян в пашне, лугах, пастбищах, лесах, с полной экономической зависимостью крестьян от помещиков.

В 1905 году из всей земли Гжатского уезда, исчислявшейся в 345 826 десятин, лишь 57,7 процента (около 200 тысяч десятин) составляло надельную землю крестьян. Остальная часть земли — 42,3 процента — находилась в собственности небольшой кучки дворян, купцов, кулаков и др. {Заметим при этом, что и гжатское дворянство не избежало общего процесса экономического оскудения этого класса, не сумевшего приспособиться к новым экономическим условиям, к условиям капитализма. Пореформенное дворянское землевладение в Гжатском уезде, как и в других уездах губернии, сокращалось из десятилетия в десятилетие, а купеческое — непрерывно росло. Если в 1877 году в уезде было 102 дворянских владения, в распоряжении которых находилось 104 тысячи десятин земли, то в 1905 году — 77 владений, а дворянской земли — около 50 тысяч десятин. В то же время купцов-землевладельцев в 1877 году в уезде числилось 14, а земли у них 11614 десятин, а в 1905 году купцов-землевладельцев стало 67, а земли у них 40469 десятин, то есть площадь купеческого землевладения выросла более чем в 3,5 раза.}. В среднем на каждое дворянское владение приходилось около 646 десятин, на каждое купеческое владение 604 десятины, а на крестьянский двор — 10,3 десятины {Статистика землевладения 1905 г., Смоленская губерния, вып. XVIII, стр. 10—11.}.