Тимофей Грановский - Исторические характеристики

Жестокость нового судилища возбудила общий ропот и частные восстания в Кастилии и Арагонии. Папа Сикст порицал действия севильских инквизиторов, требовал от них большей снисходительности к подсудимым и даже сделал попытку передать надзор за еретиками местным епископам, что при тогдашних обстоятельствах было бы большим благом для Испании. Но Фердинанд слишком хорошо понимал важность этого дела и потому настоял на своем намерении. Изабелла поддерживала его из видов более чистых, из обманутого религиозного чувства, хотя многочисленные казни возбуждали в ней сострадание и ужас. Сикст IV, которому грозил совершенный разрыв с Испанией, должен был уступить. Двумя буллами 1483 г. он утвердил бывшего духовника королевы Торквемаду [503]верховным инквизитором соединенных королевств Кастильского и Арагонского и поручил ему дать окончательное устройство инквизиции. Торквемада учредил 13 судов в отдельных областях государства и составил подробные наставления для судопроизводства. Они отличались от тех, которых образец мы видели в руководстве Николая Эммериха, только большею жестокостью формы допроса и богатством средств, направленных против подсудимых. Верховный совет инквизиции, в который приходили апелляции от областных судов, состоял из главного инквизитора и 6 или 7 членов, назначавшихся по выбору короля. Сначала этот совет заседал в Севилье, потом был перенесен в Мадрид. Число чиновников всякого рода, принадлежавших к инквизиции, было весьма значительно. Сверх настоящих членов и чиновников священный суд держал еще до 20 000 служителей (familiares), которые были обязаны доносить на замеченные ими преступления против веры и брать под стражу обвиненных. Лица высших фамилий не стыдились вступать в ряды таких служителей, для того чтобы пользоваться некоторыми правами, предоставленными этому классу людей, и обеспечить самих себя против ложных доносов, что, впрочем, не всегда удавалось. Смертный приговор и «примирения» постоянно сопровождались конфискацией имения, которое, как сказано выше, поступало в казну и усиливало денежные средства правительства. Нельзя без содрогания читать описания страшных орудий пытки, которая так часто и охотно употреблялась инквизиторами. Филипп II запретил повторение пытки над одним лицом; но члены св. судилища истолковали и исполняли королевское предписание особенным образом. Пытка при допросе употреблялась только один раз, но продолжалась несколько дней с промежутками, необходимыми для восстановления сил и выслушания показаний жертвы.

За произнесением приговора следовало так называемое дело веры (auto da fé) [504]. Читателям нашим, вероятно, известны, если не из исторических сочинений, то из романов, подробности этого страшного обряда, при котором присутствовали нередко король и двор. Гранды королевства являлись при таких торжествах служителями (familiares) священного суда. Приговоренные к смерти отличались от примиренных одеждою. Первые предавались огню, последние по окончании процессии возвращались в темницу или получали свободу, но с утратою собственности и гражданских прав. Мы сказали выше, что вместе с живыми сжигались кости умерших еретиков. Торквемада начал было жечь книги, но, несмотря на все усилия, инквизиция не успела овладеть цензурою. Впрочем, при существовании подобного судилища, всякое движение в литературе стало скоро невозможным. Число ученых и писателей, преданных суду и пострадавших от инквизиции, весьма значительно. После вступления на престол Филиппа V [505]деятельность ее ослабела; но стоит прочесть процесс Олавидеса [506], чтобы понять, с какими опасностями боролись те благородные испанцы, которые хотели перенести на родную почву результаты философии XVIII века. Инквизиция остановила умственное развитие Испании и отняла у нее все политические учреждения, которыми она по праву гордилась в течение Средних веков. Самый характер народа изменился: достаточно было таких праздников, каковы были ауто-да-фе, чтобы развратить массу, так сильно принимающую внешние впечатления. Из Испании инквизиция перешла в земли ей подвластные. Но нигде, кроме южно-американских областей, не могла она утвердиться. По вычислению Льоренте [507], инквизиция сожгла в одной Испании более тридцати тысяч человек; около 100 000 подверглись примирению. Не говорим об изгнании евреев и мавров.

[508]

Секта квакеров [509]возникла в самую смутную и богатую событиями эпоху английской истории. Древние формы государства и церкви клонились к упадку: республиканские идеи победоносно боролись с монархическими преданиями, англиканская церковь уступала пресвитерианизму, который, в свою очередь, едва выдерживал напор бесчисленных религиозных сект, смело высказывавших самые странные мнения и требования. Умы, еще не привычные к недавней свободе, упоенные быстрыми успехами народного дела, не ставили границ своим надеждам. Ежедневно являлись новые политические и религиозные теории. Вопросы, которых дотоле боязливо касались высшие представители умственной жизни английского народа, утратили свой таинственный характер и сошли в сферу общих толков. Неопределенное состояние общества, которого силы находились в таком брожении, не могло не отразиться на отдельных лицах. Чем более подымалось партий, чем упорнее старалась каждая навязать свою истину остальным, тем глубже становились сомнения и мучительнее требования людей, которые не решились стать ни под одно из выставленных знамен.

К числу таких независимых искателей истины принадлежал Георг Фокс [510]. Он родился в Лейчестерском графстве [511], 1624 года. Отец его был бедный ткач. Он отдал сына в Ноттингам [512]на обучение к сапожнику, который держал небольшое стадо. Хозяин поручил молодому ученику, по-видимому, неохотно принявшемуся за ремесло, к которому его назначали, присмотр за своими овцами. Одинокая пастушеская жизнь пришлась по душе Георгу, от природы мечтательному и задумчивому. Он уносил с собою в поле Библию и жадно читал священную книгу, которая служила ему единственным источником знания. Лишенный всяких пособий, он многого не понимал. От времени до времени до него долетали неясные отголоски мнений, боровшихся в английском обществе, и усиливали его внутреннюю тревогу. Ему было не более двадцати лет от роду, когда он впал в уныние, тем более тяжкое, что он не мог дать себе отчета в собственном состоянии. Он озирался на прошлую жизнь свою, но она была чиста и безгрешна, как жизнь младенца. Совесть его ни в чем не упрекала. Ответы англиканских и пресвитерианских священников, к которым он прибегал с просьбою разрешить его сомнения, казались ему слабыми и темными. Из Лондона, куда он ходил нарочно, в надежде найти там, как в средоточии народной жизни, более средств к удовлетворению своей духовной жажды, он вынес только недоверие к пользе богословских прений и к науке вообще. По возвращении на родину близкие люди советовали ему для успокоения душевных мук жениться, другие – вступить в армию Кромвеля [513]. Он не принял этих советов, но решился искать истины в себе самом, на дне собственной души. Для него настало время несказанных страданий и искушений. На скользких путях свободного исследования он было пришел к пантеизму и обоготворил природу, хотя внутренний голос неотступно требовал «живого Бога». Впрочем, этот период искания и сомнения в жизни Георга Фокса был непродолжителен. В 1648 году он достиг положительного убеждения, что истина находится не в науке университетов, не в католицизме или англиканстве и отложившихся от них сектах, а в каждом человеческом сердце. Он называет ее внутренним светом, гласом Божиим. Этот голос не возвещает новых истин веры – они уже высказаны в Св. Писании, но служит свидетельством вечного присутствия Христа в человеке, он указывает добро, отводит от греха и никогда не противоречит ясному смыслу Св. Писания и разуму.