Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

Однако на самом деле хулиганство не сокращалось. Более того, оно переместилось на центральные улицы — «вышло в центр», как в то время писали газеты. Приведём цитату из ростовской газеты «Молот» от 29 октября 1929 года:

Хулиган вышел на Садовую (Большая Садовая — центральная улица Ростова-на-Дону. — А. С.). У него есть здесь несколько излюбленных мест, где он чувствует себя, как рыба в воде, и во всю ширь проявляет свою натуру.

Это у закрытого Нового собора, к которому примыкает Новый базар с его шумной и грязной «толкучкой». Сад при Соборе, при благосклонном попустительстве милиции, абонирован исключительно ими. Здесь распивают водку, здесь идёт делёж «хабара», здесь игра в орлянку и в карты, здесь они отдыхают после трудов, занимаются туалетом.

— Пройти нельзя, чтобы тебя не затронули, не выругали. Кражи совершаются на глазах у всех. Публика терроризирована хулиганами, всегда готовыми пустить «финку» в бок, — пишут 12 рабочих с завода «Жесть-Вестен»…» («Хулиган выходит на улицу»).

В то время слова «хулиган», «беспризорник», «босяк» были практически синонимами. Потому-то преступный мир и не воспринимал хулиганов как нечто инородное.

Однако уже к середине 30-х первый куплет из песни о Мурке (где упоминалось об «уркаганах-хулиганах») исчезает. Нередко её начинают уже со второго, со слов «Речь держала баба, звали её Мурка» (где и в честь чего она держала речь, становится абсолютно непонятным). Почему же вдруг «злые хулиганы» впали в такую немилость у «воров»?

Оказывается, презрение и ненависть к «бакланам» (так нынче называют хулиганов на уголовном сленге) тоже имеют под собой политическую основу.

Именно в 30-е годы хулиганам стали активно приписывать «политику». С этим поневоле пришлось считаться и «честным ворам» (начиналось все, впрочем, ещё в середине 20-х — вспомним «чубаровское дело» и «Союз советских хулиганов» есаула Дубинина).

Показателен в этом смысле ленинградский процесс по делу братьев Шемогайловых — хулиганов, которые терроризировали Невскую заставу. Мотивировка обвинения этих явных «бакланов» звучала следующим образом:

«Деятельность хулиганов была направлена к тому, чтобы запугать лучших ударников, к тому, чтобы подорвать дисциплину на нашем социалистическом предприятии, чтобы как можно больше навредить делу социалистического строительства» (выделено мною. — А.С.).

То есть банальное, пусть и грубое, нарушение общественного порядка превращается… в подрыв устоев социализма!

Уже с 1936 года борьба с хулиганством как с «классово чуждым явлением» предписывается Уставом ВЛКСМ каждому комсомольцу. Идеи борьбы с «политическим хулиганством» активно пропагандировались в массах. Так, если оскорбление словом или действием наносилось стахановцу, виновный привлекался к уголовной ответственности не за хулиганство, а за «контрреволюционную агитацию и пропаганду». Драка же с передовиком производства вообще рассматривалась как попытка террористического акта.

В печально известном 1937-м году все хулиганские дела стали проходить по 58-й статье — «контрреволюционные преступления».

Интересный факт приводит в своём исследовании доктор исторических наук Наталья Лебина:

Очень любопытен и показателен один документ — выдержка из протокола собрания комсомольской организации завода имени К. Ворошилова. В 1937 году в числе исключённых из комсомола был юноша, поплатившийся комсомольским билетом, как зафиксировано в источнике, «за нецензурное ругательство в адрес портрета Ленина, упавшего на него». В том же документе имелась приписка: «Материалы надо передать в органы НКВД. Брань в адрес наших вождей и брань вообще — дело политическое». Можно не сомневаться, что сквернослова сослали в лагерь, как политического преступника. («Лёнька Пантелеев — сыщиков гроза»).

Идейные мотивы приписывались и хулиганским группировкам. Дошло до того, что в 1937–1938 годах в Ленинграде не было возбуждено ни одного дела по фактам группового хулиганства: все они проходили по статье 58 пункт 2 — участие в контрреволюционной организации!

Разумеется, «благородный воровской мир», состоявший из «социально близких» Советской власти людей, поспешил откреститься от «контриков». «Хулигана и боксёра гони подальше от костёра» — так звучала возникшая в то время блатная поговорка. Презрение к «бакланам» стало одной из «традиций» «воров», «бродяг» и вообще всех «честных пацанов».

Современная им действительность вынудила «честных воров» и к созданию специального обряда-посвящения в криминальную «элиту».

Такой шаг был реакцией на вторжение в верхи криминального мира чужаков — как «белых» «жиганов», так и многочисленных «красных» отщепенцев, в результате чего здорово пошатнулись позиции уголовной «аристократии», которые пришлось восстанавливать при помощи кровавых разборок. Чтобы подобная ситуация не повторилась в дальнейшем, необходим был жёсткий отбор в ряды криминальной «воровской» «элиты» и чёткие принципы этого отбора. Для решения этих задач и была предназначена процедура «коронования».

Ни один преступник не мог считаться «вором», не пройдя обряда такого посвящения. Это был как бы вступительный экзамен для приёма в касту избранных. Причём здесь существовал режим наибольшего благоприятствования для «потомственных» преступников, то есть для тех, чьи отцы, матери, братья также были уголовниками либо окунулся в «блатную жизнь» с малых лет. (Любопытно, что уже здесь мы наблюдаем явное противоречие: если «блатному» запрещено иметь семью и детей, как же можно говорить о «потомственных» преступниках? Видимо, на первых порах этот пункт мыслился как временный: ведь в преступном сообществе старой России не было запрета на семью, и у многих «уркаганов» прежнего покроя дети имелись…).

Справедливо замечал по этому поводу Варлам Шаламов:

…Этим подземным миром правят потомственные воры — те, у которых старшие родственники — отцы, деды или хотя бы дяди, старшие братья были уркаганами: те, которые выросли с раннего детства в блатных традициях, в блатном ожесточении ко всему миру; те, которые не могут променять своего положения на другое по понятным причинам, те, чья «жульническая кровь» не вызывает сомнения в своей чистоте.

Потомственные воры и составляют правящее ядро уголовного мира, именно им принадлежит решающий голос во всех суждениях «правилок», этих «судов чести» блатарей…

Для того чтобы быть «хорошим», настоящим вором, нужно вором родиться; только тем, кто с самых юных лет связан с ворами, и притом с «хорошими, известными ворами», кто прошёл полностью многолетнюю науку тюрьмы, кражи и блатного воспитания, достаётся решать важные вопросы блатной жизни. («Жульническая кровь»).